Осада Монтобана

— Не один луидор, а сто ливров приобретёте вы, повторив с точностью мой рассказ полковнику Роберу. Хозяин этой таверны заплатит вам их, когда вы благополучно доставите сюда мессира Норбера завтра вечером. Такая же сумма будет вам уплачена за эту вторую услугу.

— Изволите приказать что-нибудь относительно пленного майора?

— Нет ничего. Его стража предупреждена о том, что дю Трамбле велит отвести его завтра в военный суд.

Зловещая улыбка мелькнула на её лице и движением руки она отослала Дорна, который тотчас вышел.

Валентина повернулась спиной к дому Грело, стоявшему неподвижно, как бочка. Она вложила в потайное углубление кинжала письмо и перстень. Потом надела одежду, похищенную у кавалера Урбена, и направилась к двери.

— Куда вы идёте среди ночи? — спросил трактирщик-капуцин, злившийся исподтишка на эту отчаянную бестию, которая беспрестанно подвергала его опасности.

— Иду заслужить ваш приорат... или верёвку, чтобы вас повесить! — ответила Валентина со смехом, от которого мороз пробежал по коже дома Грело.

Пробило час, когда она уже скакала по дороге к Лоту.

Глава XXVIII ХИТРОСТЬ

ока Валентина де Нанкрей в Лоте и в Брюсселе играет роль кавалера Урбена, вернёмся на шесть дней назад к Морису де Лаграверу.

Вероятно, читатель помнит его тройное поручение: доставить в Динан депешу графа Робера к Рюскадору и к принцу Орлеанскому, отвезти в Париж к кардиналу копию с этих депеш и записку Валентины и похитить Камиллу де Трем из монастыря визитандинок. Поездку в сто восемьдесят лье и сопряжённые с нею хлопоты ему надо было совершить менее чем за неделю. Развязка орлеанского заговора делала необходимым его присутствие среди действующей армии на седьмую ночь после его отъезда из Нивелля. Там ждала его та, которая руководила им, эта страшная Арахнея[27], так ловко расставлявшая свои сети, чтобы душить заговорщиков, словно мух в паутине, в ту самую минуту, когда они пытаются расправить свои крылья. Морису предстояло ещё самое деятельное участие в последней сцене этой трагедии.

Лагравер исполнял свою сложную задачу с непоколебимой, но машинальною точностью, подобно домкрату, постепенно поднимающему тяжесть. На уме у него было лишь одно — он увидит её, этого ангела, который парил над ним с первого дня осознанной юности, благодаря восторженным описаниям подруги его детства. Он увидит её в первый раз в действительности, тогда как до тех пор она представлялась ему только в лазуревом облаке прелестных мечтаний во сне и наяву или в таком образе, чтобы занять место в молитвеннике среди изображений непорочных ангелов. Он увидит её для того, чтобы охранять и спасти.

Все муки любви, подвергающейся жесточайшим испытаниям, все радости любовника, которому предстоит свидание с возлюбленной поочерёдно наполняли сердце Лагравера, пока он скакал из Нивелля в Париж. Он благополучно проехал Госсели и Фосс, хотя австрийцы Тома Савойского, занявшие Намюр, часто показывались в нейтральном графстве Тюинском, к которому принадлежали два первые города. На другое утро он был в одном лье от Динана и придумывал способ переслать Рюскадору депешу графа де Трема таким образом, чтобы опередить сокольничего, если бы он тотчас по получении письма Робера отправился в Париж, что весьма было правдоподобно. Кроме того, надлежало принять меры, чтобы Бозон Рыжий не подозревал, что письмо полковника доставлено ему не майором Анри. Морис искал ещё разрешения этих вопросов, когда звук манка для ловли птиц поразил его слух.

Он привстал на стременах, пытаясь окинуть взором окрестности. Шагах в пятидесяти от него в кустах у края дороги он увидел круглолицего малого с рыжими волосами лет двадцати, скрывавшегося за ветвями и приманивавшего своим свистом дроздов со всем искусством опытного птицелова.

«Вот кто мне нужен! — подумал Лагравер.

Он резко всадил шпоры в бока своей лошади, и без того уже скакавшей во всю прыть. Испуганное животное взвилось на дыбы и полетело, как стрела. Морис сильнее натянул правый повод, повернув ей голову в сторону и пришпорил с левого бока. Порывистыми скачками лошадь понеслась наискось, через дорогу и наконец свалилась, куда желал всадник — в ров, в нескольких шагах от птицелова, совсем перепуганного этим конным представлением, о тайной причине которого он не мог подозревать.

— Mein Gott[28], мессир! Не ранены ли вы? — вскричал круглолицый малый, поспешно сбегая в ров.

— Не знаю ещё... Проклятое пугливое животное! Было чего вас пугаться... Возьмитесь-ка за узду, да помогите ему подняться.

Птицелов едва успел потянуть лошадь за повод, как она встала на ноги. Тогда в свою очередь хотел встать и её хозяин но, несмотря на помощь молодого крестьянина, сделать этого не мог.

— Нет сомнения, я вывихнул себе правое колено, — сказал он с глубоким вздохом. — Как мне теперь сесть на лошадь, которая может ещё понести?

— Это невозможно, — подтвердил с добродушием рыжий малый, мышиные глазки которого выражали смышлёность и некоторую долю хитрости.