Осада Монтобана

— Сладкозвучный оратор, вдохновенный Фебом, — произнёс он, громко высморкавшись с целью привлечь внимание. — То есть, другими словами, сержант Обирало говорил языком цветастым, но упустил, однако, из вида одну сторону вопроса, а именно: взбунтоваться было бы то же, что променять верное на неверное. Великодушный полковник, этот Юпитер Олимпийский, который в эту минуту взимает контрибуцию с Нивелля, как настоящий Язон, не обещал ли отдать нам свою долю сбора, то есть десятую часть всей контрибуции, если мы будем вести себя, как вели бы себя его собственные солдаты при этом завоевании золотого руна? Будемте же на этот только раз мудры, как Минервы, и верны, как Церберы. Пословица говорит: «Не сули журавля в небе, дай синицу в руки!»

— Дело, дело! — подтвердили товарищи. — Ладно сказано, Магистр!

— Каждому известно, что слово нашего временного командира — то же, что дело, — заключил один ефрейтор.

— Что касается меня, то я люблю майора, с которого надо было бы начать потеху, — проговорил, заикаясь, горький пьяница, в шестой раз зачерпнув пиво большою каскою. — Он слывёт первым молодцом во всей армии по части бутылки. Ему мы обязаны этим пивом, которое пенится... пенится, как мыло; а то нечем было бы и промочить горло сторожам этих монашек.

— Ура майору! — закричали в один голос все пьяницы почтенного собрания.

— Постойте, — вмешался в свою очередь человек маленького роста, с желчным цветом лица, на шляпе которого потерянная кокарда заменена была трефовым тузом, — поручик стоит своего товарища. Не он ли предложил майору, когда тот платил за наше пиво, сыграть партию на выданные им деньги? Пусть я провалюсь в тартарары, если я не всегда на стороне влюблённых в пиковую даму, а этот молодец слывёт во всём войске за страстного её обожателя!

— Ура поручику! — закричали дружно все отчаянные игроки, из которых добрая половина принимала участие и в хоре пьяниц.

Итак группа разбойников совершенно отступилась от мысли предпринять что-нибудь против своих временных начальников и те же причины, которые остановили их, сдерживали в повиновении и все четыре роты.

Однако трое из этих неисправимых негодяев не теряли ещё надежды чем-нибудь вызвать безумную вспышку, чтобы половить рыбку в мутной воде.

— Дело решённое, — хитро завёл речь Бесстрашный, — ура командирам, которые убили бы нас, как собак, при малейшем ослушании! Но нам приказано только не впускать никого к канониссам...

— А если они сами откажутся выйти? — договорил Ломи-Железо.

— А если другие какие-нибудь девушки попадутся к нам в руки? — прибавил Пыл.

— Разве не были бы они нашей добычею по всей справедливости, сержант? Я полагаюсь на ваш суд, — заключил Бесстрашный. — Ваше решение всегда для нас будет стоять выше, чем воля этих чужих офицеров.

Тщеславный сержант увлёкся лестью.

— Отъявленный ты мошенник, сердечко моё, — сказал он, поводя своими большими выпуклыми, как у рака, глазами, — тем хуже для голубки, если попалась в гнездо коршуна. Но это всё пустые мечты; нивелльские девушки знают, что мы в городе, и запёрлись в своих домах, как канониссы в своём монастыре.

Неожиданное обстоятельство прекратило эту назидательную беседу.

Глава XV БУНТ

а том конце улицы, который примыкал к центру города, вдруг появилась группа солдат; их было человек пятнадцать, они бежали с криками и бешено размахивали руками. Между тем с противоположной стороны, то есть от городских ворот, послышался сначала слабо, но постепенно яснее и громче, стук ехавшего экипажа.

Караул, который сторожил вместе с монастырём и городские ворота, составлен был, как мы уже сказали, из людей самых надёжных из всех четырёх рот, а читатель видел, как сильно искушала их страсть к грабежу, к пьянству и к насилию.

Небольшой отряд этих отчаянных негодяев взимал контрибуцию с водочного заводчика. При переносе бочонков два были нечаянно разбиты. Не дать водке пропасть даром не могло быть запрещено, и потому оба бочонка вмиг были осушены через образовавшиеся щели. Выпив такое количество водки, люди эти, конечно, забыли дисциплину, забыли обещание великодушного полковника и его неумолимую строгость; ими овладела одна мысль: ворваться в монастырь канонисс для грабежа и насилия.

Пьяная толпа прибежала к аббатству с бешеными криками и с неистовым остервенением. При этом шуме майор и поручик бросили игру, выскочили на улицу и стали во главе караула, поставив его в боевой порядок.

— Назад, мерзавцы, или мы станем в вас стрелять! — закричал старший из офицеров.