Осада (СИ)

Я проехал квартал, мимо моей машины проскочила группа солдат в хаки, перегруппировалась и так же бегом, но уже старательно вжимаясь в стены, продолжила движение. Следом за ними бежало еще около дюжины – по всей видимости, добровольцев, одетых во что ни попадя, но с обязательной белой повязкой на левом рукаве. Хлопки выстрелов послышались ближе, куда ближе, я поспешил переехать в район безопасней, свернул с Ордынки в сторону Якиманки, заехал в тупик, развернулся, обратно, новая попытка, возле меня уже начался бой, добровольцы стреляли куда-то в сторону станции метро «Полянка», мимо которой я проезжал, в ответ раздавались очереди, обе стороны были так заняты противостоянием, что проезжавший и довольно медленно лимузин не вызвал у них ни малейшего желания шмальнуть по нему из РПГ. Словно я стал внезапно невидимым для конфликтующих сторон.

В сущности, я и был для них привидением. Персонажем телевизора. Чем-то бесплотным, неосязаемым, о ком лишь говорят с экранов, столь же часто, как о снежном человеке, но кто никогда не появляется перед обычными людьми. Я был властью, а власть давно уже отделилась от своих чумазых граждан, построив стену еще задолго до моего появления. Построив намертво, в голове каждого индивида, так, чтобы тот передавал ее своим наследникам, возводила на уровне подсознания, безусловного рефлекса. И добилась безусловной победы – пути властвующей элиты и тех, кем она вроде как управляла, разошлись раз и навсегда. Народ и власть стали независимы друг от друга, каждый жил своей жизнью, думал свои думы, надеялся на свершение своих мечтаний, и не имел никакого касательства к происходящему на противоположной от него стороне голубого экрана. Ныне они пересекались лишь дважды в год, во время выборов без выбора, когда кто-то по старинке еще исполнял свой так называемый гражданский долг, голосуя за тех, кого ему определил в кандидаты местный управленец, однако, голосование это настолько не влияло на итоговый результат, что непонятно становилось, кому такая процедура вообще нужна – ну разве что Совету Европы, членом которого состояла Россия, как-то механически, по привычке, и потому обязана была следовать неким утвержденным ритуалам, на осуществление которых самодовольные европейцы, и так возведшие вокруг нас свою нерушимую берлинско-китайскую стену, хоть и поглядывали свысока, но никогда им не перечили, удовлетворяясь самим камланием.

Ну что ж, они не хотели нас, мы не хотели их, только избранные могли пересечь стену и оказаться в сытой Европе, приблизиться к ее образу жизни, попытаться постичь ее блага и свободы, – хотя для путешествующего это не представляло интереса, разве что ресторации, игорные залы, гарантированно здоровые шлюхи, легальные наркотики и, по крайности, памятники культуры, но это уже самый крайний случай, ибо простым смертным, коих еще интересовали европейские ценности, путь в саму Европу давно уж преграждала визовая стена. Власть она везде власть, и потому так легко преодолевали все таможенные рогатки те, кого в европейских княжествах обвиняли во всех смертных грехах, и с таким трудом – их жертвы, о которых столь страстно писали передовицы лучшие журналисты ведущих не пойми куда изданий. И дело не только в деньгах, просто рыбак рыбака видит издалека. Эту пословицу ни одна власть, пока она еще есть, и где бы, какой бы она ни была, отменить не в состоянии.

А посему народ в Москве сражался за место под солнцем с другим народом, каким-то неведомым образом отличая своих и чужих, а мимо проезжавший лимузин с флажком казался призрачным далеком, невесть каким ветром занесенным в места боевых столкновений. Люди бились не за власть и не против власти, они искали спасения, и только когда власть неожиданно оказывалась на этом пути…

Машину тряхнуло, очередь забарабанила по капоту. Я рванулся с места и помчался дворами прочь от места сражения. Захотелось побывать на войне, полюбопытствовать, как настоящему мужчине, проявить себя, пусть даже перед самим собой и только – вот и побывал, разом получил по полной программе, чего никак не рассчитывал. И пусть трескотня автоматов, да даже граната из подствольника для этой машины хоть бы хны, но страх мгновенно подмял под себя. «Мерседес» влетел в металлический столбик, снес его и еще пару за ним, я с трудом вывернул тяжелую машину на улицу, оказался на встречной, впрочем, даже тут машины встречались редко, даже военная техника и та встала на вечный прикол у последнего бастиона, рванул руль обратно; автомобиль, виляя из стороны в сторону, точно пьяный, метнулся прочь от стрельбы, от шума, от гама. Или навстречу другой стычке? Я потерялся в улочках Замоскворечья, потерял дорогу назад, ночь и страх дезориентировали меня.