Осень Атлантиды

– Ну-ка, ну-ка, интересно, что тут наша Эннея… ой! – она взглянула на рисунок и рассмеялась. – Ты только посмотри! – и передала рисунок Таллури.

На рисунке стояли друг напротив друга две взъерошенные рыси с забавно растопыренными лапками и чуть ли не зримо подрагивающими хвостиками и напряженными ушками, будто готовые вот-вот ринуться в драку. Но взлохмаченная шерстка и толстенькие лапки были так потешны, что ни в какую драку не верилось. Уморительнее же всего было то, что у рысей-близняшек были лица Рамичи и Таллури – насупленные, но узнаваемые до штриха, до оттенка взгляда, малейшего мимического нюанса!

Девушки хохотали до слез, отбирая рисунок друг у друга, – желание доводить спор до конца напрочь пропало. Когда вернулась Эннея, они наперебой стали просить ее нарисовать еще кого-нибудь. Она не заставила себя уговаривать – через некоторое время перед ними лежало пять листов с портретами. Пять листов – пять характеров, пять ярко выраженных личностей.

– Нэфетис! – подхватила первый портрет Таллури.

Нэфетис, в развевающемся на ветру хитоне, с бусами из небольших раковин на загорелой шее, стоял на берегу моря и смеялся во все горло: чуть суженые от смеха, жизнерадостные глаза, запрокинутое навстречу ветру лицо – его энергия била ключом и даже с рисунка заряжала собой все вокруг. Рамичи быстренько прибрала портрет, аккуратно свернув трубочкой.

– А это Климий, – Таллури взяла следующий рисунок.

Климий смотрел с портрета строго, чуть печально. Смотрел прямо в глаза, крепко сомкнув губы.

– Какой он здесь… – протянула Рамичи, заглядывая подруге через плечо. – Не слишком ли грустен?

– Я не знаю, – Эннея состроила легкую виноватую гримаску, словно извинялась. – Я рисую, как чувствую человека. Может быть, не вполне портретно, это я знаю. Но что-то, что с ним глубоко связано.

– Это что-то, что ты видишь как бы внутри, в душе человека, – рассудила Рамичи. – Это больше внутренний портрет, чем внешний. Так? «Рисунок» характера, «портрет» души.

– Кажется, так, – согласилась Эннея со всем сразу и добавила, обращаясь к Таллури: – Но немножко и портрет. Не находишь?

– Конечно! – горячо подтвердила та. – И все-таки больше, чем просто портрет! – она вгляделась в лицо Климия на рисунке – чуть поплыло перед глазами – его душа будто встала рядом, беззвучно рассказывая о себе. – Я поняла! – воскликнула она, подняв голову. – Вернее, ясно почувствовала: он не станет жрецом. Нет, только не жрецом! Его душа этого не хочет, он лишь убедил себя в этом под влиянием высоких устремлений. Он станет ученым. Великим ученым. Нет, – повторила она с некоторой печалью, – не жрецом…

– Может быть, – Эннея задумалась. – Знаешь, я ведь просто транслирую. Беру, – она сделала жест, словно что-то сорвала у себя над головой и протянула руку вперед, – и отдаю вам.

На следующем рисунке Таллури узнала собственного наставника: твердый профиль Энгиуса на фоне скалистых гор.

Его бесстрастный взгляд был холодно устремлен вперед и вверх.

– Он такой? – спросила Рамичи.

– О, да, – подтвердила Таллури задумчиво. – Несгибаемый аскет, суровый и неумолимый. Но с ним – мир начинает быть.

Рамичи аккуратно положила портрет Энгиуса на место и взяла следующий.

– Знакомое лицо, – проговорила Таллури, – я где-то видела его.

– Этого человека мы не знаем. Почему ты его нарисовала для нас? – удивилась Рамичи.

– Не знаю, – призналась Эннея. – Мне показалось… я подумала, что он… Словно он рядом с кем-то из нас.

– А, так он бывает в вашем доме? – по-своему истолковала Рамичи.

– Не то что бывает, но был однажды, еще до войны. Я запомнила его.

– Очевидно, он из очень древнего и достойного рода, – оценила Рамичи. – Мужественное лицо. И благородное.

– И красивое, – задумчиво добавила Таллури.

– Красивое? – Рамичи подняла брови. – Ты находишь? Странный у тебя вкус. Я бы так не сказала. А кто это, Эннея?

– Я толком не знаю. Он приходил прямо перед войной, встретиться с моим отцом. Они долго говорили, кажется, о политике. Впрочем, я не помню. Отец сказал потом о нем всего несколько слов: «Сильный человек. Сильный, дерзкий, целеустремленный». Так он сказал. Еще сказал: «Он склонен и умеет нарушать правила. Таких сейчас не любят. Боятся и не любят. Хотя и ценят».

– Я вспомнила! – Таллури вдруг заволновалась, и от волнения у нее даже в горле перехватило. – Это тот военный, что стоял со жрецами перед Университетом!

Подруги не понимали.

– Хозяин виманы «Торнадо»!

Рамичи еще раз вгляделась в рисунок:

– Нет, я не припоминаю. И все же – странное лицо. Необычное.

– Необычное? – Эннея взяла свой рисунок за уголок и притянула к себе, пытаясь углядеть то, что заметила подруга. Через мгновение заключила: – Обычное лицо. Я хочу сказать – обычное для человека, дед которого был альвом.

– Ты шутишь? – ахнула Рамичи, взглядом призывая и Таллури удивиться. – Альвы же – уходящая раса. Их называют теперь «невидимый» народ. Так нам ведущие рассказывали.

Таллури пожала плечами: