Осень Европы

– В общем, – Ивари налил себе еще. – Через месяц примерно приезжает фура, и водитель со своим напарником выгружают этот самый «Гумбо». «Гумбольдт». Я за него расписался. Подарок от президента Соединенных Штатов, – он пожал плечами. – Мы на нем покатались по территории поместья, но пользы от него не было, так что Лиису – у нее брат хирург – отвезла его в Таллинн и отдала больнице. Кажется, они возят на нем стариков в дневной стационар и обратно.

– Но без фотографий.

– А, – Ивари повел стаканом. – Это тоже смешно. Когда он проиграл выборы – прошло около года, как он проиграл выборы, – я получаю имейл. Тяжелый такой имейл. От американского посольства. Со всеми фотографиями, которые наснимал посол. И с маленькой припиской – теперь, мол, это можно показывать, и президент будет этим гордитьс. – Ивари отпил скотч. – Как я уже сказал, ну его на хер. Если вернется, когда не будет облечен властью, тогда, может, и повешу.

Руди посмотрел на брата и склонил голову.

– Ты в порядке?

Ивари посмотрел на него и вздохнул. Затушил сигарету в пепельнице.

– Папенька.

– Ну да, – сказал Руди.

Ивари покачал головой.

– Он… он хочет, чтобы парк объявил о независимости.

– Прошу прощения?

– Он хочет, чтобы парк отделился. Стал независимым государством. Этой… как они там называются?

– Политией, – сказал Руди, чувствуя оцепенение. Ивари без энтузиазма щелкнул пальцами.

– Полития. Да.

– Ты же его отговорил? – спросил Руди. Но, увидев выражение его лица, поднял руки. – Прости. Сделаем вид, что я не спрашивал.

Ивари закурил новую сигарету.

– Несколько лет назад это сделал парк в Литве, забыл название.

Руди кивнул, хотя тоже не помнил названия. Но он включал участок огромного первобытного леса, о котором Руди ранее рассказывал Франсес.

– Недолго это продлилось, – сказал он.

– Да, но старик говорит, что они кучка любителей. Говорит, все просчитал.

Что ж, хотя бы это похоже на правду. Руди потер лицо.

– Это невозможно воплотить в жизнь. Перво-наперво нужно, чтобы с этим согласилось большинство населения, чтобы уже дальше куда-то идти.

– В эти дни в парке живет не больше семи сотен человек, Руди, – сказал Ивари. – И большинство злится, как и он, что правительству достается вся прибыль от туризма.

– Но оно же ее возвращает, – сказал Руди. – Поддерживает особняк и информационный центр. Трамвай. Дороги ремонтирует.

Ивари покачал головой.

– Как минимум в этом он прав. Мы видим смешные крохи. Получаем абсолютный минимум для выживания. Нам пришлось растерзать один из собственных «Хамви», чтобы починить остальные. А все прочее? – он пожал плечами.

– Не всегда же так было, – сказал Руди, вспоминая времена, когда он был маленький и они приехали сюда впервые. – Раньше правительство забрасывало нас деньгами. Помнишь президента Лаара? «Самый драгоценный природный ресурс Эстонии. Мы никогда о нем не забудем».

– Лаар был очень давно. Мы еще детьми были, Руди. Тогда папенька мог поехать в министерство и попросить все, что его сморщенной черной душонке угодно, и они давали. Теперь не так. Теперь мы большая туристическая курица, несущая золотые яйца, и большая часть денег попадает в чужие карманы.

– Тебя старик как будто убедил.

– Насчет денег он прав, – настаивал Ивари. – Когда я стал после папеньки старшим рейнджером, мы с правительством ладили. Они нас не облизывали, но хотя бы давали финансирование на множество проектов. Теперь я только и делаю, что обиваю пороги в Таллине, – он налил себе еще и посмотрел на стакан. – О, конечно, президент сюда часто наезжает. И премьер-министр. Куча министров. И что мы получаем? – он осушил стакан одним залпом. – Цветочки. Фрукты. Мягкие игрушки.

– Правительства меняются, Ивари.

– Не, – ответил Ивари, наливая еще. Поднял бутылку. – Хочешь?

– Да, – сказал Руди, забирая бутылку у брата. Он долил себе, поставил бутылку у ног, подальше от Ивари.

– Не, – повторил Ивари. – Теперь это вошло в практику. Этот урод – он всех научил, как мы можем помочь им устроить себе сладкую жизнь.

Руди покачал головой.

– Не сработает. Парк не сможет зарабатывать на туризме для самодостаточного существования.

– Папенька говорит о том, чтобы перенести сюда Лаулупиду.

– Праздник песни? Никогда такого не будет.

Ивари посмотрел на него.

– Почему? Изначально он проводился не в Таллине, он проходил в Тарту.

– Но там же Певческое поле, Лаулувальяк. Там «Поющая революция» произошла. Никто не перенесет оттуда праздник.

Ивари кисло посмотрел на него.

– С папенькиными-то связями в фолк-сообществе? Его приятелям нужно всего лишь бойкотировать фестиваль и прибыть сюда, чтобы создать конкуренцию, – он покачал головой. – Ничего сложного. Эти старики его обожают, Руди. Они в ад пойдут, если он попросит. Не, – он снова покачал головой. – Ему надо только слово сказать, и Лаулупиду будет прямо здесь. А в Таллине на Лаулувальяке пусть тяжелый металл играют.

Один из крупнейших песенных фестивалей Балтики. Десятки тысяч человек. Если суметь превратить это в ежегодное событие – да даже раз в пять лет, – он может дать прибыль, которая изменит все. Если они смогут организовать здесь подходящую площадку.