Мимо нас проходят люди, я слышу мужские голоса: кто-то нахваливает вкусные ароматы, кто-то сетует, что за неделею успел наесть живот.
Я наклоняюсь к уху Вероники и, улыбаясь на публику, жестким шепотом говорю:
— Пошла на хуй от меня.
Иначе она просто не понимает.
Вероника буквально отскакивает в сторону, чуть не сбивая с ног Яна, который как раз выходит с двумя тарелками.
Я делаю три шага к Осени, пользуясь тем, что у нас есть пара секунд уединения. Она непроизвольно облизывает губы.
— Что ты ей сказал, что Ника шарахнулась от тебя, как черт от ладана? — спрашивает Ева едва слышно, пока я становлюсь к ней плечом к плечу.
Делаю вид, что собираю вилки и ложки, а на самом деле наклоняюсь, чтобы прижаться губами к «яблочку» ее щеки. Мне плевать, насколько целомудренно или развратно все, что мы делаем в реальности и в наших мыслях, но каждое прикосновение к ней — это путешествие к краю Вселенной. Всегда по-разному, всегда остро, опасно и желанно.
— Послал, — говорю ей на ухо, всем телом впитывая дрожь Осени, когда мои губы касаются кожи.
Она осторожно улыбается, довольная.
Мы возвращаемся в столицу в ночь понедельника, и я жадно глотаю запахи проливного дождя и терпкий аромат желтых листьев. Я рад этой осени, словно старой приятельнице, но, конечно, в большей степени тому, что теперь мы с Осенью не привязаны к людям, которые хотели нас привязать. По чуть-чуть за раз — так мы договорились.
Я прощаюсь с Мариной: строго спрашиваю, будет ли она делать все задания, которые я ей оставил и прочтет ли все сказки, которые заложил закладками в ее книге. Приходиться присесть на корточки, чтобы она могла меня обнять.
— Я положила тебе в карман мамину визитку, — шепотом говорит эта маленькая лиса, и я просто разрываюсь от хохота. Марина смотрит с укоризной, так что приходится взять себя в руки, хоть это и сложно. То, как маленькая хитрюга недовольно поджимает губы, достойно «Оскара». — Позвони ей.
— Что у вас за сговор? — спрашивает Осень, когда я поднимаюсь, на прощанье потихоньку дернув малышку за косичку.
— Это Большой Секрет, — говорю с видом заговорщика. У меня уже есть ее номер, но Марине об этом знать совсем не обязательно. Достаю из кармана ключи от квартиры и сложенный вдвое листок. Вкладываю Осени в ладонь. — График моих дежурств на ближайшие две недели. Не звони — открывай своим ключом.
Ее взгляд становится таким теплым, что я на всякий случай делаю шаг назад, боясь не сдержаться и наброситься на нее с поцелуями. Вот-вот должен появиться Ян, и мы с Евой молча соглашаемся, что нельзя устраивать сцену при ребенке. Мы выдержали четыре дня, потерпим еще один.
— Надеюсь, у тебя есть дубликат, — произносит Осень, немного смущенная.
Ей двадцать семь, и она не разучилась краснеть. Ева-лабиринт, в котором я окончательно заблудился.
Я еду из аэропорта прямо домой. Не задерживаюсь ни на секунду, потому что знаю — Яну уже подогнали машину и он, конечно же, подвезет Еву домой. И меня злит даже тот факт, что они будут просто сидеть в водной машине.
Несмотря на расхожее мнение о том, что все горцы ревнуют своих женщин буквально к каждому столбу, лично я за собой подобное замечал редко. Единственная, кого в самом деле ревновал, была Лейла. Но и тогда это не было так болезненно, как сейчас. Знаю, что Осень — женщина высшего сорта, со своими принципами, которые никакой настойчивостью не сломать и не прогнуть даже Яну с его богатым опытом в покорении женских сердец. У меня нет ни единого повода ей не доверять, но я все равно злюсь. Конечно, не до состояния выхватывания кинжала (что за дичь?), но эта злость разъедает мое терпение, словно коррозия. К счастью, какой-то предприимчивый таксист уже рядом, и я ныряю в машину. Откидываюсь на спинку, прикрываю глаза, вспоминая, что через три часа мне на работу, а я так толком и не поспал в самолете.
Достаю телефон, когда он вибрирует новым сообщением от Осени.