Осень и Ветер

— Ты понравился Веронике, — зачем-то говорю я, когда Наиль притягивает меня к своей груди, обнимая как будто сразу всю.

— Похуй на нее, — не выбирает выражения Ветер, и мне, женщине, которая терпеть не может мат, хочется улыбаться. Это так знакомо, это из той жизни, где мы были друг для друга невидимыми собеседниками.

— Она сказала, что ты…

Наиль не дает мне закончить: прижимается губами к волосам на макушке, выдыхает с толикой грусти.

— Правда хочешь говорить об этом сейчас? — спрашивает с нескрываемой надеждой на мое «нет».

— Не хочу, — принимаю его молчаливую просьбу не форсировать некоторые темы раньше времени.

Хочу сказать, что не могу оторваться от него, но понимаю — мы уже и так исчерпали лимит терпения Судьбы. Кроме того, вот-вот должно истечь время, которое Маришка проводит в игровой комнате, и я как раз собиралась уйти домой под этим предлогом.

Я не хочу ничего планировать, не хочу навешивать на нашу тонкую, как паутинка, связь груз проблем и сложностей, которые совсем скоро начнут бомбить со всех сторон. Пусть пока будет вот так: осторожно, бережно и скрыто от посторонних глаз.

— Еще четыре дня, — произносит Наиль и послушно размыкает руки, когда я выскальзываю на свободу.

«Так ужасно много», — мысленно отвечаю я, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

Я, Ветер, Ян и Вероника. И две армии наших персональных, вскормленных на горечи прошлого тараканов.

— Когда вернемся… — начинаю я, запинаясь, вдруг понимая, что понятия не имею, чем закончить фразу. Что будет, когда мы вернемся в нашу сырую столичную осень? И самое главное — кем мы туда вернемся?

— Когда вернемся, Осень, я хочу тебя в своей квартире.

— Только если пообещаешь сыграть, — шепчу я, приподнимаясь, чтобы поцеловать его.

Оторваться так безумно сложно. Мы снова растворяемся друг в друге. Я чувствую себя куколкой вуду, которую Ветер подчиняет шпильками своего взгляда, иглами откровенных поцелуев. Не хочу сейчас думать, в чем причина моей патологической привязанности, потому что пока я совершенно не готова бежать марафон по полосе препятствий, копаться в себе и вскрывать старые раны.

Лучше по шагу за раз.

Глава двадцать третья: Ветер

Я ненавижу эти четыре дня, как бы абсурдно не звучала эта фраза. Как можно ненавидеть пятницу и субботу? А до них — среду и четверг? Запросто, если в каждый из четырех дней один и тот же сюжет повторяется почти с шаблонной точностью. Даже начинаю ощущать себя лабораторным грызуном, которого сунули в колесико и забыли менять картинки перед глазами. Время не стоит на месте, и я вместе с ним, но куда бы я ни шел и что бы ни делал, все время перед моими глазами одна и та же сцена: Осень и Ян возле нее. Почему мне кажется, что раньше он хоть изредка оставлял ее одну?

Мы ни о чем не договаривались. Мы взрослые люди с тяжелым грузом прошлого и на данном этапе жизни не готовы отбросить его, словно старую кожу. Помню, в детстве читал сказку о принце, который должен был сносить три пары железных сапог, прежде чем найти дорогу к своей принцессе. Мы с Осенью еще не сносили свои железные сапоги, но хочется верить, каждый донашивает последнюю пару.

Смешно сказать: я даже прикоснуться к ней не могу. Только смотреть со стороны, смешивая терпкую сладость ее взгляда и крепкое вино собственных воспоминаний. Мысли о нашем поцелуе кажутся такими предательски громкими, что я теперь почти все время нахожусь в состоянии готовности к вопросу Яна: «Какого хрена, Наиль? Это моя женщина!»

— Я правильно сделала? — щебечет рядом Марина, прогоняя мои тяжелые мысли. Тычет мне в лицо блокнотик, где прилежно исписала всю страницу цифрой «два». — Я молодец?

Беру «домашнее задание» и нарочно медленно, немного хмурясь, изучаю ее по-детски несуразные каракули. Хотя, нужно признать — она просто умница. Другим детям игра в школу надоедает довольно быстро, до первой же трудности, но Марина, кажется, только с еще большим азартом включается в работу.

— Ты сделала почти хорошо, — говорю я, избегая более высокой оценки. В следующий раз она получит свое «умница!», а пока пусть старается. Я показываю кончиком карандаша, где именно у нее ошибки, переворачиваю новую страницу в блокноте и пишу ряд «двоек» для примера. — Вот, еще раз.

Эта девочка даже не капризничает: послушно берез задание и топает к столу. Она маленькая и на стул взбирается с сопением и настойчивостью коротколапого ежика, и мне в который раз приходиться напомнить себе, что трудности превращают детей в борцов, которым во взрослой жизни будет легче, чем тепличным цветам. Я ловлю себя на мысли, что хочу светлого будущего для этой девочки. Мне бы хотелось увидеть, как она, с белоснежными огромными бантами зайдет в класс на свой первый урок, хотелось бы вместе с ней рисовать для школы какую-то ерунду на стенд, читать сказки на ночь и оттаскать за уши мальчишку, который будет дергать ее за косички.

Я мотаю головой, стряхивая наваждение.

— Ты как? — спрашивает Ян, плюхаясь на диван около меня.