Конечно, она не знает, что Наиль и Ветер — одно лицо. И вряд ли узнает, пока я не заговорю или сам не подтолкну ее мысли в нужную сторону. Но мне почему-то хочется, чтобы она узнала сама. Чтобы почувствовала то же самое, что и я: непонимание, недоумение, злость, обиду. Целую кучу эмоций, которые я даже не рискую копать глубже.
Ее волосы у меня в кулаке такие шелковые, что невольно поглаживаю их большим пальцем. В груди ноет невысказанная правда, но я держу ее в клетке, чувствуя, что готов в любой момент к чертовой матери просто раздавить в кулаке, словно искалеченную птицу. Сегодня правда играет против меня.
— Отпусти, — говорит Осень холодно.
Мне хочется отшатнуться от нее, словно меня огорошили крепкой затрещиной. Но вместе этого играю ва-банк: тяну на себя эту Снежную королеву, вынуждаю встать на носочки. Чтобы не упасть, она цепляется ногтями в мои плечи, скребет по плотной ткани, словно замурованная в тайной башне пленница.
— Отпусти, — брыкается Осень и даже освобождает руку, заносит ладонь для пощечины, но в эту минуту она целиком в моей власти. Достаточно лишь немного потянуть ее за волосы, заставить отклонить голову.
Шарю голодным взглядом по ее шее, которая выглядывает из невысокого воротника рубашки. Я догадывался, что она не станет носить медальон, но наивный придурок во мне надеялся, что Осень сохранит его хотя бы из типичного женского сострадания к красивым вещам. Но на шее Осени только тоненькая цепочка с кулончиком в виде усыпанного зелеными камешками четырехлистного клевера.
— Знаешь, что я сказал в ту ночь, когда ты просила что-то сказать на моем родном языке? — говорю я со злостью, которая разрушает меня самого.
Никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным перед желанием перестать разыгрывать эту «угадайку». Я должен ей сказать, пусть это и станет концом всему. Наиль мог бы покорить Еву Шустову, мог бы даже плюнуть на десять лет дружбы и отобрать женщину у лучшего друга. Но Ветер… Ветер стоит на противоположной стороне огромной пропасти под названием Обида и, вместо того, чтобы перебежать, пока не поздно, по веревочному мосту, подносит к нему горящий факел правды.
Наверное, это просто еще одна, последняя попытка раз и навсегда закрыть дверь в наш телефонный роман. Правда, как ядерный взрыв — освободаит, но выжжет все вокруг до голых камней.
— Что? — распахивает глаза Осень. Она больше не трепыхается, она даже перестает дышать. Просто смотрит на меня с видом человека, разговаривающего с призраком. — Ветер?
— Я сказал, что если бы судьбе было угодно подарить мне счастье, я бы не желал его с другой женщиной, кроме той, чей голос согревает мою душу.
Я пытаюсь разгадать загадку ее глаз, но Осень прячется от меня. Секунду назад была живая, хоть и перепуганная до смерти, а теперь … Теперь в моих руках просто красивая женщина, которой совершенно безразлично, что я и кто.
— Детский хирург, — одними губами улыбается Осень. Опускает руки и просто расслабляется в моих руках, будто тряпичная кукла. Еле сдерживаюсь, чтобы не тряхнуть ее хорошенько. — Парень с горячей южной кровью. И по возрасту подходишь. Ты догадливей меня.
— Тебя выдала работа, Осень.
Ей как будто все равно. Еще минуту назад, думая, что я — просто друг ее мужчины, в зеленом взгляде было больше заинтересованности. А теперь там непроницаемая пустота и безразличие. Вот, Наиль, разве не этого ты добивался? Смотри теперь, как горит последний мост над пропастью, через которую не перелететь даже с крыльями за спиной.
— Привет, Ветер, — говорит Ева сухо и вежливо. И все так же не сопротивляется, когда я притягиваю ее ближе.
— Наиль, — поправляю я.
— Какая разница? — Она безразлично передергивает плечами и официально, словно мы на деловой встрече, интересуется: — Так и будешь меня держать? Постоим и подождем Яна? Они с Мариной в кухне.
И в подтверждение ее слов откуда-то из недр дома раздается детский смех и наиграно грозный бас Яна.
Я расслабляю пальцы и заторможено смотрю на ее косы, выскальзывающие из моей ладони. Хочется потянуть за резинки, выпустить на свободу это шелковое золото, растрепать его пальцами.
Ответ не нужен. Я и так прекрасно сам все вижу.
Понятия не имею, о чем нам еще говорить. Мы просто стоим друг напротив друга и делаем вид, что происходящее нас не тяготит. Ситуация совсем не из книжного романа или мелодрамы, где герои должны были схлестнуться в крышесносном поцелуе. Мы просто два незнакомых человека. И впервые за все время знакомства у нас нет ни единой точки соприкосновения. И чем громче это молчание — тем дальше мы друг от друга.
Когда в наше одиночество вдвоем вваливается Ян, с Мариной на плече, я скорее рад, чем расстроен. Девочка тут же начинает ерзать, вынуждает его присесть и, как только оказывается на полу, несется ко мне.