Осень и Ветер

— Эй, ты на этой планете? — Ника щелкает пальцами у меня перед носом, привлекая внимание. — Я все понимаю, но пора бы забрать Маришку куда-нибудь подальше, где она не достанет моего будущего мужа.

Морщусь, но сдерживаю распустившуюся на языке колкость. Это же моя родная сестра — последний человек на всем белом свете, в чьих венах течет та же кровь, что и у меня. Я не стану ссориться с ней только потому, что формулировка о «будущем муже» кажется несколько поспешной. Пусть устраивает личную жизнь с кем хочет и как хочет. По крайней мере, нелюдимый доктор прекрасно ладит с детьми, а это уже хороший знак. Может, хоть в этот раз Ника найдет достойного мужчину и, наконец, остепенится.

Я прячу книгу в сумку, поднимаюсь, раздумывая над тем, стоит ли надевать перчатки, а сестра тем временем уже активно наводит марафет, разглядывая себя в ручном зеркальце.

— И лучше бы вас не было до вечера, — говорит вдогонку, улыбаясь своему отражению. — Кажется, Ян обещал экскурсию по всем модным бутикам.

Да, Ян обещал. Но мне это не очень интересно, поэтому я, как могу, открещиваюсь.

Чем ближе я подхожу к этой парочке, тем беспокойнее становится на душе. И сама не пойму, что такое. Наиль осознанно избегает меня, но если раньше я не могла найти причину этой неприязни, то теперь, кажется, она потихоньку начинает материализоваться. Чем ближе я к нему, тем отчетливее ощущаю невидимую упругую стену. Как будто между нами толстый кусок прозрачного желе, и чем больше усилий я прикладываю, чтобы пройти сквозь него, тем сильнее оно пружинит меня в обратную сторону. Нет ни единой трезвой причины для этого отторжения, но я его чувствую. И не сомневаюсь — Наиль тоже чувствует. Потому и держит дистанцию.

Я подхожу на расстояние метра, окрикиваю Маришку и ловлю свою Мышку в объятия. Она что-то крепко зажала в варежке и тут же тычет этим мне в лицо: какая-то красивая монетка неизвестного мне достоинства. Можно даже не спрашивать, откуда она.

— Может быть, ее нужно вернуть? — на всякий случай спрашиваю дочь, но взгляд поднимаю на доктора.

Он молча машет рукой, мол, никаких проблем. Поднимает повыше воротник пальто, сует руки в карманы и еще пару мгновений смотрит прямо на нас. И с каждой секундой напряжение становится все сильнее. Оно душит, проскальзывает в горло, словно трубка аппарата искусственной вентиляции легких и пытается закачать в меня то, от чего я добровольно и навсегда отказалась в ту бессонную ночь — заинтересованность в мужчине. И я вдруг понимаю, что вот она — причина, по которой меня тянет в противоположную сторону. И не причина это вовсе, а инстинкт самосохранения. У нас с доктором это, видимо, совершенно взаимно, не зря же он делает еще пару шагов назад, тем самым сводя на нет любые попытки нормально разговаривать. На таком расстоянии мы услышим друг друга, только если будем разговаривать очень громко, на радость всей округе.

Ника проходит мимо, поворачивается, чтобы подмигнуть и уже крутится возле Наиля, исполняя все те женские уловки, которые удаются ей с блеском: полуулыбка, взмах ресниц, легкое прикосновение к его плечу.

— Она с ним заигрывает, — констатирует моя дочь с видом человека, который уж точно в этом разбирается. И только ее серьезная недовольная мордашка не дает мне окончательно погрязнуть в раздражении. А заодно и не пытаться анализировать его природу. — Наиль не любит, когда к нему лезут посторонние тети.

— Ты откуда знаешь? — делано охаю я. Может, дело в том, что есть какая-то не посторонняя?

— Потому что он никого не любит, — серьезным шепотом выдает тайну Маришка. И на всякий случай прикладывает ладошку к губам, чтобы я точно знала — это был секрет. — И никого не хочет любить.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Веронике все-таки удается взять доктора под руку и они как раз направляются в сторону дороги. Ветер как-то сказал мне: «Любить всегда больно, Осень, потому что любовь — это подъем в горы без кислородного баллона и страховки. Начинаешь задыхаться, когда на самом пике и веришь, что теперь впереди только хорошее. Можно просто подохнуть от кислородного голодания, можно замерзнуть насмерть, можно свалиться башкой вниз и поломать все кости. Но если повезет выжить — второй раз туда уже не тянет».

Я смотрю им вслед и, словно почувствовав мой взгляд, Наиль вдруг оглядывается, смотрит на меня так, будто мы знакомы еще с прошлой жизни, и он только сейчас вспомнил то важное, что все время забывал сказать. Вспомнил, но промолчал.

«Я плохой скалолаз, Ветер. Но я хотела задохнуться с тобой. Хотела задохнуться тобой».

Глава двадцать первая: Ветер