Осень матриарха(СИ)

Похожие нравы были и в Селете, разве что всякий раз кончались с открытием торного пути, маскируясь под привозную культуру. И мобильная связь здесь была помощнее: деревья ведь те же сетевые башни, если приглядеться. И учесть глубинную природность малого лесного мира.

За тогдашней Та-Циан Тергатой разучились вести слежку и те, и эти - имели горький опыт, её личная гвардия работала не на контору, а конкретно на человека. Да и что такого: родню отправилась навестить.

Тангату и его спутников поселили в таком же точно доме, какой занимала большая семья Тати: самого в высокой горнице, остальных в подклете, чтоб им за лестницей следить. Он легко освоился, был непредсказуемо искусен и слегка печален. Всё это озадачивало деревенских - приобыкли, что у чужанина обе руки левые, да и те из жопы растут. А скотину зимой обихаживать - это не один хлев чистить, а и на воле приглядывать: полудикая она, верней, только наполовину домашняя. Ночью под одной кровлей с хозяевами спит-кормится, днём на морозец выгоняют, чтобы погуляла да, если доведётся, от лютых побегала. И лесному зверю с того какой-никакой прокорм, и домашнему азарт, и весной-летом останутся те, кто здоровей и удоистей.

"Что печален - понятно: ждёт, - поняла Тергата. - Что сходу вникает в деревенские премудрости - удивляет, но знакомо. Притом кто может примерить на себя чужое детство? Кажется, он вообще из "всехных деток" - тех, кого всем миром питают. "Сарысурат", желтолицые землячества, по умолчанию все сплошь аристократы, но ведь оседали на морском побережье в основном беглые матросы и дельцы авантюрного склада".

Оба они понимали, что к чему, но первое время учтиво переглядывались через изгородь. В свободные от работы часы пленник щеголял в нарядном платье, добрых мехах здешней выделки, а что длинного ствола через плечо не давали - так ведь и не положено это молоди, в зрелые лета не вошедшей. Матери же в летах прилично сплошь тёмное сукно, а из пушной рухляди - разве куница или соболь, и то седые.

Позже Тангата перестал отодвигаться, едва стоило "высокой ине" облокотиться рядом на забор. Изгороди в деревне были низкие, по грудь, а сверху узкая планка, чтобы штакеты дождик со снегом не гноили, а также сигать через верх было легче: как иначе девку выдашь или парня пристроишь, если доступ им перекрыть. Лес начинался в нескольких шагах - в перспективе казалось, что ели кладут запорошённые снегом лапы на плечи обоим. В метель - живые пирамиды. После оттепели и возврата холодов - хрустальные паникадила.

Ещё позже - Та-Циан начала разговор первой.

- Кто я - тебе известно. За то, что отвела от тебя суд, согласен ли ты подчиниться моему собственному?

- Думаю, мне ничего не остаётся, - на нежно-смуглом лице ничего не отразилось.

- Отчего?

- Я убил человека.

- Я числю за собой по крайней мере сотню - тех, кого в лицо помню. И что в этом? Братству без разницы. Смерть вообще-то никогда не бывает абстрактной. Поэтому любое убийство тоже конкретно - и далеко не всегда должно быть порицаемо.

- Философия, простите.

- Перейдём к определённому случаю. Ты хотел платы за оскорбление?

- Да. Наверное, да.

- Уж разберись со своими чувствами, пожалуйста.

- Прямо здесь, у изгороди?

- Ты прав. Пошли ко мне.

Он пытался держаться чуть позади, как ведомый, и одновременно впереди - воин и защитник. Однако с любого ракурса хорош: изрядно поживший волк лаком до молочного мяса.

В светлице с широкими цельными стёклами горела даже не печь - могучий очаг с колосниковой решёткой. Каменное основание уходило в подклет, заодно подогревая нижний уровень со стойлами, загородками и баней, а зев наверху пыхал что твой дракон. Вся их пушнина сразу полетела в угол, на лавку - и не тяжела, но что зря вешало надрывать?

Морозные узоры на стекле - пальмовые стволы и опахала. Столько жара внутри - а избяных глаз не достигает. Тяжёлые шкуры ковром на полу, медвежьи и волчьи: добыты не обманом, а в честном бою с неприкаянным одиночным бродягой. "Тяжело от парадных спален", звучат в голове поэтические строки. Хотелось бы знать, разобьёт ли форель те узорные, те хрустальные льды, которые сплошь затянули окно?

Уселись рядом у открытого огня - что жар, что пар костей не ломят. Та-Циан предложила гостю вполне цивильный стул, сама устроилась рядом на в точности таком же.

Настала пауза, во время которой, казалось, оба собирались с духом.

- Ты его любил, мальчик? Рейна?

- Восхищался. Боготворил. Временами он мог из меня верёвки вить, такое вот счастье.

- Не буду вымогать подробного психоанализа. А он к тебе как?

- Он был подарком судьбы. Дар Господень. Бросать такое - грех и оскорбление Дарящему.