И был лес. Непостижимо громадный для маленькой девочки, но стиснутый в окоёмах - вдаль не смотри, гляди лучше под ноги, чтобы веткой не хрупнуть. И за стволы краем глаза пошныривай: сегодня мир меж людьми, перемирие меж людьми и зверем, но кто ж его знает, что приключится завтра, учил проводник из дальнеродственных, который встретил их на опушке. Опять же багна и топи границ не соблюдают, как разлив ручьёв - и те, и другие к самой что ни на есть тропе выбегают. Учитесь - вам тут не знай сколько жить.
Тати училась: ей такое не было внове. Сравнивала. В степях день был светлее, ночи - громадней. В предгорьях лес вырастал пышный, но редкий и не вытягивался перед горами и небом в стоячий аршин. И сами горы так не давили на душу, как здешние древесные стволы. Скопище изб и амбаров вообще ошеломило её и пришибло к месту: те же стволы, но кое-как ошкуренные, уложенные в два высоченных этажа и поросшие бородой - где блёкло-серебристой, где ржаво-зелёной и бархатной. Отличить мох от лишайника девочка пока не умела.
Из этой поросли смотрели глаза - восьмидольные, почти фасетчатые, как у мухи в биологическом атласе.
- Что остановилась? - спросила мама. - В настоящем городе дома ещё выше, окна - шире и без частого переплёта. Привыкай: это тебе не хижины саманные со слюдой в глазницах.
Тати привыкала. Вникала во всё, для ушей и глаз городских, да и обычных сельских недорослей не предназначенное. Благо сверстников и сверстниц оказалось тут много, почти все - бледноватые копии её самой, как и взрослые - отца. Но в целом народ красивый, добротный, как здешние дома и дворы. Сытый и в то же время поджарый, как дворовая живность: мелкие коровёнки с тяжёлым выменем, юркие вислохвостые свиньи, черномордые овцы, сторожевые и охотничьи псы. Сравнение, возникшее в голове Тати, нимало не было презрительным.
Народ повсюду ходил с ножами и ружьями, украшенными побогаче горных: мужчины и молодки - с одним, повёрнутым дулом книзу, чтоб не пальнуло невзначай, крепкие старухи - с полным арсеналом за плечами и на поясе: почётные вдовы. Ствол вместо обручального колечка, похоже.
Женили простым сговором двух семей. По-настоящему замужней считалась та, у которой родилось от суженого дитя, а до того женихались-невестились через специальное окошко в первом, "скотском" этаже, куда переносили постель девушки сразу по истечении первых регул. Чтобы при случае корову было время обиходить или там поросёнка.
Детей здесь ценили, но оберегали не слишком. Считалось, что если не приучать ко всему здешнему бытию сразу, целиком и полностью, никто из них вообще не выживет. И едва младенец на дыбки встанет - задавали шутейный урок, приискивали лёгкую, но настоящую работу. Хоть ягоду в перелеске брать.
Вот Тати и не остереглась - ухнула как-то ранней осенью в зыбкое место, точное подобие зелёного лужка с брусникой. Как вытянула себя на одних руках, ухватившись за ивовую ветку, набежавшие на крик мальчишки не поняли, а самой как напрочь память отшибло. Отмывали зато всем скопом так, что на всю жизнь отпечаталось: в торфяном ручье с плавающими льдинками. Выволочка-то, если заподозрят неладное, грозила всем уцелевшим. Ну, в данном случае - вообще всем.
Ибо узкой семейственности тут не понимали: огромные здания из дубовых брёвен и плах служили пристанищем всей близкой родне, какая наберётся поблизости, и детей выпасали всем гуртом. Оттого впоследствии Та-Циан не понимала прелестей мононуклеарной, так сказать, ячейки и вообще того, что именуется семьёй во всех прочих местах. Любимое присловье: "Кто намеревается создать домашний очаг, у того уж точно не все дома".
Что до иных семейных (и мимосемейных) радостей - дети в Лесу, да и во всём почти Динане, рано узнавали, как именно их сделали, и шока это причиняло не более, чем тот факт, что едят через отверстие в голове, а выделяют остатки - через дырку в противоположном месте.
А кони, между прочим, в Зент-Ирдене отыскались, и неплохие. Мохнатые да увёртливые, прыткие и злые: старшим братикам не по нутру. Кажется, не одно это отец от неё утаил, а и насчёт любого дикого зверья...
Та-Циан очнулась от дрёмы: не враз, как бывало в юности, а переходя из оболочки одного сна в другую такую же и везде обнаруживая, что морок ещё длится.
За двумя закрытыми дверьми отчётливо копошились.
Накинула халат, старый, ещё степного кроя, и вышла. С некой опаской приоткрыла дверь в гостевую каморку - и чуть не рассмеялась: так полно оправдались её ожидания.
Знак был дан.