Осень на краю света

Федор Иваныч со скрипом поднялся с крыльца, закинул на плечо ружье, подцепил автомат, но, поколебавшись, снова повесил на перила.

Посреди двора одиноко стоял белый «Мерседес» с лежащей на крыше массивной дверью. Процессия разделилась — обходили машину с разных сторон.

— Митяй! — окликнули сверху.

Все резко остановились. В разбитом окне с расщепленной выстрелом рамой маячил Хунько.

— Митяй, дай закурить, — попросил Хунько.

— А ты, эта, в милицию не сдашь? — насторожился Митяй.

— Милиция у нас, как выяснилось, не работает, — мотнул ушастой головой Хунько.

— Ну, эта, спускайся… — неуверенно предложил Митяй.

— Не, давай ты ко мне. Тут и выпить найдется. Друга твоего помянем.

— Пойду? — полувопросительно сообщил Митяй остальным.

— Нормально, — кивнул отец Димитрий.

И больше не оборачиваясь, трое товарищей пошли к выходу.

— Уважаемый! — Юрий Григорич мимоходом пнул дверь гаража. — Можешь выходить!

В глубине переулка, не решаясь подойти ближе, застыла небольшая группа местных. Заметив вышедших из ворот, народ взволновался. Старушки засуетились, некоторые мужики приветственно помахали руками. Впрочем, почти сразу же переулок опустел — люди на всякий случай предпочли «не участвовать».

— Пойду внука проведаю, — сказал Федорыч, когда они вышли к площади.

Он остановился, по-хозяйски оглядев пустынную улицу. Открыто висевшее на плече ружье делало старика похожим на заправского охотника.

— А мы прогуляемся, — полувопросительно предложил отец Димитрий.

— Пошли! — согласился Юрий Григорич.

Не сговариваясь, повернули в переулок к кладбищу. Привычка уже, видимо. Пока шли вдоль заборов, отец Димитрий надергал с веток яблок, рассовал по карманам. Мимо нарядно красующейся в солнечных лучах церкви — к проходу на погост. Пропетляли между могил. Вошли в ограду, уселись на лавочки по бокам стола. К кресту, возле самой фотографии тетки Ульяны, прилип грязно-желтый лист. Трепыхался на ветру, но держался, не улетал. Вдоль холмика намело других листьев: запутались в стеблях травы.

— Никогда не понимал вот это ваше: ударят по щеке, подставь другую, — сообщил Юрий Григорич, ставя на стол бутылку виски.

— Ну и дурак. — Отец Димитрий достал из кармана пару яблок.

— Почему? Если меня в морду ударят, я тоже в ответ набью морду!

— И вместо одной станет две битых морды.

Шумела над головами береза, безвольно качались ветки — тонкие, похожие на волосы. Совсем мало листьев осталось. Почесал небритую щеку Юрий Григорич, подумал. Нашелся:

— А что ж ты тогда Хуньке нос дубиной расквасил? Что ж щеку не подставил?

— Высшая мера социальной защиты. Я ему взамен душу подставил.

Формулировка напомнила Юрию Григори-чу оби-тые дешевой, «под дуб», фанерой стены залов суда. Как в фильмах про честных милиционеров.

— А ты бы смог убить Хуньку? — спросил Юрий Григорич.

— Так я и собирался… — равнодушно пожал плечами отец Димитрий.

— Да? — Юрий Григорич оторвался от созерцания оврага. — А чего же передумал?

— Предпочел взять деньгами.

— Значит, от тебя откупиться можно?

— Он не от меня откупился, он свою жизнь спасал. В прямом смысле слова.

— Индульгенцию оплатил?

Внизу, в овраге, из камышей поднялись две утки и, смешно крякая, понеслись куда-то за детдом, в пахнущее осенью небо. С горизонта потихоньку наступала стая легких облаков. Шумел ветер, поднимая в душе тревогу.

— Ну, в целом механизм тот же, — согласился отец Димитрий. — Знаешь, почему на Руси буржуев не любят? Потому что большие деньги трудно зарабатываются, через грех. У нас по-другому нельзя, условий нет. Да и у них, за границей, по сути, тоже не особо разгуляешься. Гением надо быть. Или подлецом. Подлецов в разы больше. У буржуя душа сатанеет, привыкает ко злу. Черт стоит за его спиной, черт нашептывает, что делать.

— Деньги — зло?

— Деньги — потенциал. Добра или зла, это уже от человека зависит. А от твоего Хуньки и не осталось ничего, черт из-за него, не скрываясь, выглядывает. Неужели не увидел? Я его пристрелю — черт вместе с деньгами к другому перейдет. А деньги отобрать — совсем другое дело. Тут я его, нечистого, по живому резанул, кровь пустил. Ослабнет он, глядишь — и Хуньку приотпустит. Лучше, конечно, добровольно деньги отдавать…

— Ага, отдаст Хунька добровольно, жди! — Злая гримаса перекосила лицо Юрия Григорича. — И остальные, чьи рожи по новостям крутят, они тоже отдадут. Надо взять всех буржуев и отобрать все деньги. Как в семнадцатом. Правильно?

— Правильно. Кто деньги ради денег копит — чертей кормит. В семнадцатом мы знатно нечистому кровь пустили. Долго потом оправиться не мог.

— Ну как же так? Вы же вроде большевиков прокляли.

— Мы атеистов прокляли. У атеистов идей не бывает. А у большевиков были. Мозгов только не было.

— Завел шарманку. При чем тут атеисты?

Юрий Григорич свинтил бутылке крышку, отец Димитрий достал из-под стола пару пластиковых стаканчиков.

— Атеисту смысла в жизни нету, — сказал он, подставляя стаканы. — Поел, поспал — да и в небытие. Зачем ему страна?

— Чтобы детям передать.

— А зачем ему дети? Чтобы в свой черед в небытие?

— Что значит зачем? Продолжение рода.