Осень надежды

Вчера Веня позвонил в ординаторскую, представился родственником и узнал, что на следующий день банкира выписывают. И сегодня с десяти утра слоняется по больничному двору. Правый карман его прилежно отглаженных брюк оттягивает пистолет, твердо елозя по ляжке. На улице холодно. Земля – там, где она не расчищена до асфальта, – покрыта недавно выпавшим снегом. Кажется, что наступила зима.

Поначалу Веню трясло от страха, потом отпустило, и теперь ему хочется только одного: чтобы скорее все кончилось. «Эх, – мечтает он, – сейчас бы домой, в общагу, в тепло своей комнатки…»

Внезапно он ощущает сильный до боли толчок сердца – из больничных дверей охранник выкатывает коляску, в которой сидит закутанный в зеленый плед банкир. Второй охранник шагает рядом.

Веня отчетливо, как в оптическом прицеле, видит почти голый череп и бескровное лицо человечка, которого он должен добить. Охранники Вене не помеха: пока очухаются да сообразят, он уже сделает ноги. Немножко играя в голливудского супермена, он вытаскивает пистолет и наводит на банкира, забыв от волнения снять с предохранителя…

Вдруг – топот ног и – близко, совсем рядом – дикий крик, похожий на разъяренный бычий рев:

– Стоять!.. Бросай оружие!..

Веня окостеневает. А на него уже наваливаются сзади, опрокидывают на асфальт, выкручивают руки, защелкивают наручники, потом переворачивают лицом вверх – и он видит над собой людей в черных масках и камуфляжной форме, точно врезанных в тоскливое низкое небо.

– Что, гаденыш, пострелять собрался? – хрипло, гугниво говорит один из них, кажущийся Вене невероятно огромным.

– Я не хотел!.. Не хотел я, братцы!.. – жалобно скулит Веня, и его бабью физиономию кривит гримаса отчаяния и страдания. – Пожалейте, братцы!..

Или это не он, а пацаненок Венька, закрыв руками голову, извивается и вопит, избиваемый старшими пацанами?

И слезы, которых отродясь у него не бывало, катятся по пухлым бритым щекам, милосердно застилают глаза, закрывают от Вени мучителей, точно их и нет вовсе…

Около восьми вечера. Стиснув кулачки, Муся снует по комнате, быстро шепча под нос что-то невразумительное. Рос он в семье атеистов, не знает ни одной молитвы и все же начинает креститься, мелко-мелко, точно стесняясь. Крестится неверно, слева направо: «Господи, помоги Вене, пожалуйста!..»

Внезапно рука его застывает на полпути – дверь отворяется и на пороге возникает какой-то человек. Муся на миг обмирает, но тут же успокаивается, узнав в вошедшем одного из двух помощников Магистра, того, что постарше, лысого и лобастого.

– Собирайся, – говорит гость. – Веня засыпался. Скоро за тобой явятся.

Побелев, Муся принимается суетливо одеваться, не попадая в штанины и рукава. Вдвоем спускаются на улицу и садятся в битые бежевые «жигули». За рулем другой помощник Магистра, молодой.

– А куда мы едем? – интересуется Муся срывающимся голоском.

– Недалеко, – усмехнувшись чему-то, откликается молодой.

– Местечко теплое, спокойное, – мягко и даже сострадающе прибавляет плешивый. – Тебе понравится.

– Ой, да мне же сегодня на работу! – спохватывается Муся.

– Да ты не волнуйся, – безмятежно и ласково говорит плешивый. – Мы с твоим начальством договорились.

– А с Веней что будет? – спрашивает Муся; сердце его колотится сильно и неровно.

– И с ним полный нормалек. Посидит немножечко с хорошими людьми и выйдет на свободу с чистой совестью. Ты еще увидишь своего дружка. – Не отрывая рук от баранки, плешивый косится на Мусю, ободряюще улыбается. На его верхней челюсти поблескивают два железных зуба.

Мусина тревога рассасывается, исчезает. В его голове еще вертятся кое-какие вопросы, но они уже не столь важны, и успокоенный Муся решает, что задаст их потом. Усевшись поудобнее, он с интересом глядит на мелькающий за стеклами «жигулей» город…

Несколько дней спустя деревенские мальчишки обнаружат в печальном лесу припорошенный снегом труп, и Мусю после некоторых формальностей предадут земле, чтобы вычеркнуть из списка живых и забыть навсегда. Да и существовал ли он на этом свете?

* * *

Королек

В этот день я торчу дома. Напряжен так, что выйти на улицу – выше сил. Мотаюсь по квартире и жду вестей. То и дело усаживаюсь или укладываюсь, но тут же вскакиваю и снова принимаюсь мерить шагами комнаты и кухню. Дикое беспокойство и – одновременно – бессилие раздирают меня на части, как тренера, который смотрит решающую игру своей команды по телику. Сердце скачет упругим резиновым мячиком. Александр Пушкин, как сейчас помню, в таком случае говаривал: «То так, то пятак, то денежка!»

Когда мобила принимается трещать, бренчать, подергиваться и тихонько ползти по столу, нетерпеливо хватаю ее.

– Плывут пароходы – привет Корольку! – беззаботно, дурашливо гудит она голосом Акулыча. – Пролетают летчики – привет Корольку!.. А дальше уже и не упомню. В малолетстве учил, а нынче запамятовал, хоть тресни… А звонят Акулычи – салют Корольку!

– Взяли?