Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах

Вопрос о том, почему же И.В. Сталин неожиданно занялся вопросами языкознания, до сих пор остаётся предметом довольно острой научной дискуссии. Причём многие авторы «скорее делятся различными догадками и предположениями», чем реальными фактами. Тот же профессор В.М. Алпатов[240] пишет, что «обстоятельства, предшествовавшие появлению работ И.В. Сталина, до конца не известны». Хотя сам тут же называет вполне правдоподобной версию французского филолога Р. Лермита,[241] который говорил о том, что показательным разгромом «космических идей» Н.Я. Марра, пропитанных национальным нигилизмом, И.В. Сталин хотел низвергнуть космополитический дух и классовый подход советской лингвистики и вернуть её в национальное русло. Другие авторы, например тот же Б.С. Илизаров,[242] также голословно утверждают, что «антивеликодержавность» яфетической теории Н.Я. Марра, которую в своё время точно подметил сам Н.И. Бухарин, «послужила главной, но скрытной причиной её низвержения после окончания войны». По мнению того же Б.С. Илизарова, главной, но уже явной причиной низвержения Н.Я. Марра всё же стало горячее желание вождя утвердить себя в качестве единственного и неповторимого классика и толкователя марксизма-ленинизма. Наконец, существует и вовсе экзотическая версия С.Н. Семанова и В.И. Кардашова,[243] которые писали о том, что И.В. Сталин, ещё будучи семинаристом и членом одного из тифлисских литературных кружков, познакомился с теорией Н.Я. Марра, которая «глубоко запала в память юного Сосо, но лишь спустя полвека он недвусмысленно выскажет своё отношение к ней».

По документам личного архива И.В. Сталина можно предположить, что первоначальный толчок к языковедческой дискуссии дал Первый секретарь ЦК КП (б) Грузии Кандид Несторович Чарквиани, который в самом конце декабря 1949 г. направил на имя И.В. Сталина записку о тяжёлом положении в советском языкознании. Причём к своей записке он приложил копии работ известного грузинского лингвиста академика А.С. Чикобавы «Стадиальная классификация языков академика Марра», «Турецкая лингвистическая теория „гюнеш дил“ в связи с проблемой историзма в современной лингвистике» и фрагмент его книги «Проблемы языка, как предмета лингвистики, в свете основных задач советского языковедения».

Хорошо известно, что сам Арнольд Степанович Чикобава ещё с начала 1930-х гг. выступал с резкой критикой «нового учения о языке» и был одним из самых ярых анимарристов. Причём, как утверждает Б.С. Илизаров,[244] эта критика марризма якобы базировалась в основном на махровом грузинском национализме самого А.С. Чикобавы, который всегда: 1) выступал против выделения абхазского языка в отдельную языковую группу, 2) всячески пытался доказать изначальное родство между картвельскими (грузинскими) и абхазским языками и 3) отрицал общие истоки армянского и грузинского языков. Судя по всему, на тех же идейных позициях стоял и его знаменитый земляк-кутаисец, всесильный член Политбюро Лаврентий Павлович Берия, который не только передал И.В. Сталину его последнюю работу, но и с одобрения вождя инициировал сам «антимарровский процесс в общегосударственном масштабе».

Тем временем, ознакомившись с материалами, поступившими из Грузии, И.В. Сталин вызвал её руководителей в Москву, и в начале апреля 1950 г. на «Ближней даче» в Кунцеве состоялась его встреча с грузинской делегацией в составе первого секретаря ЦК К.Н. Чарквиани, председателя Совета Министров ГССР З.Н.Ч хубианишвили, академика А.С. Чикобавы и ещё двух человек. Кто помимо приглашённых присутствовал на совещаниях у И.В. Сталина, доподлинно установить не удалось, но, судя по тому списку фамилий, который вождь написал собственной рукой в письме, объявлявшем членам Политбюро о начале языковедческой дискуссии в газете «Правде», в курсе всех этих событий были Л.П. Берия, Н.А. Булганин, Л.М. Каганович, Г.М. Маленков, А.И. Микоян, В.М. Молотов и Н.С. Хрущёв.