Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах

Надо сказать, что ещё при жизни Н.Я. Марра к его необычайно «смелым» открытиям и научным сочинениям относились крайне неоднозначно. Например, два крупнейших представителя Пражского лингвистического кружка, ставшего тогда одним из главных центров структурной лингвистики, профессора Роман Осипович Якобсон и Николай Сергеевич Трубецкой называли его труды «белибердой параноика», рецензировать которые «должен не лингвист, а психиатр». В то же время главный партийный идеолог, а затем и лидер «правых уклонистов», известный «путаник» и русофоб Николай Иванович Бухарин, напротив, восторженно писал о том, что «при любых оценках яфетической теории Н.Я. Марра необходимо признать, что она имеет бесспорную огромную заслугу как мятеж против великодержавных тенденций в языкознании, которые были тяжёлыми гирями на ногах этой дисциплины». Аналогичных восторженных эпитетов «новое учение о языке» удостоилось из уст и других сильных мира сего, в том числе Льва Давыдовича Троцкого, Анатолия Васильевича Луначарского, Михаила Николаевича Покровского, Андрея Януарьевича Вышинского и Сергея Фёдоровича Ольденбурга.

При этом, как считают ряд историков (Б.С. Илизаров[230]), в те же годы особый интерес к теории Н.Я. Марра проявлял и лично И.В. Сталин, правда не столько из простых, сколько из сугубо политических соображений. В первую очередь он якобы пытался использовать его как маститого этнографа и лингвиста, способного оказать реальную поддержку сталинской национальной и языковой политике. Во вторую очередь он использовал Н.Я. Марра как специалиста в области бесписьменных народов, способного быстро решать практические задачи разработки новых алфавитов, а главное, участвовать в разрешении вопроса о будущем едином языке и едином общемировом алфавите. Наконец, якобы генсек пытался использовать Н.Я. Марра не только как признанного гуру в области советского языкознания, но и как «своего человека», способного помочь овладеть последним бастионом «буржуазной автономии», то есть Академией наук СССР. Между тем, как справедливо указал тот же С.И. Романовский,[231] сейчас подобного рода оценки не имеют особого значения, поскольку важно понять то, что вплоть до начала 1950 г. все сочинения академика Н.Я. Марра и его учеников воспринимались властью и официальной наукой как вершина советского, подлинно марксистского языкознания. При этом традиционная лингвистическая компаративистика (сравнительно-историческое языкознание) и особенно индоевропеистика были признаны особо вредными «буржуазными лженауками», которые идеологически обслуживают колониализм и расизм.

Более того, ещё при жизни Н.Я. Марра был опубликован целый сборник «Против буржуазной контрабанды в языкознании» (1932), где разгромной критике и прямым политическим обвинениям в «троцкизме» и «социал-фашизме» подверглись многие видные советские лингвисты, неоднократно выступавшие с резкой критикой «нового учения о языке», — профессора Е.Д. Поливанов, А.М. Пешковский, Н.Н. Дурново, Г.О. Винокур, Н.Ф. Яковлев и другие, а также молодые участники оппозиционной марризму группы «Языкофронт» во главе с Г.К. Даниловым, П.С. Кузнецовым и Т.П. Ломтевым.

Надо сказать, что многие советские и российские историки и лингвисты, которые специально занимался изучением марризма (В.А. Звегинцев, В.М. Алпатов, М.В. Горбаневский, И.М. Дьяконов[232]) и предметно анализировали его научное наследие, как правило, приходили в ужас от бессодержательности, беззастенчивой глобальности и откровенной бредовости «нового учения о языке». Им ничего не оставалось, как признать, что подобное «учение» можно было сочинить, только имея заведомо расстроенную психику. Однако «подобное оправдательное толкование» марризма отрицали ряд их оппонентов, в частности профессор С.И. Романовский,[233] который утверждал, что с психикой у Н.Я. Марра как раз всё было в полном порядке и больна у него была отнюдь не психика, а совесть. Именно она и «перестала контролировать его разум», который «стал рождать всеядных и ненасытных монстров». Вышло же это потому, что «академик Н.Я. Марр, не утруждая себя познанием сути марксистской доктрины, беззастенчиво вломился в марксизм и сотворил своё „новое учение о языке“ так, что марксизм стал восприниматься как почти тождественное отражение в зеркале языкознания».