Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах

Между тем для подготовки докладов и выступлений на совещании физиков его оргкомитет, который возглавили новый заместитель министра высшего образования академик А.В. Топчиев и академик-секретарь физико-математического отделения АН СССР А.Ф. Иоффе, провёл в декабре 1948 г. — марте 1949 г. подготовительную сессию, в рамках которой состоялось 42 заседания, где приняли участие более ста ведущих физиков и философов страны. Причём, как утверждают ряд историков науки (Г.А. Сарданашвили[223]), выступление в прениях по основному докладу академика С.И. Вавилова было поручено профессору Д.Д. Иваненко, которое он и сделал в январе 1949 г. Центральное место в этом выступлении было посвящено критике «физического идеализма», причём в довольно непривычном ракурсе. К удивлению многих коллег, он не подверг сомнению ни одно из направлений новой квантовой и релятивистской физики, но нещадно и бойко поносил идеалистическую трактовку разных положений квантовой теории и релятивизма исключительно в трудах зарубежных коллег. Поэтому обсуждение этого доклада его главными оппонентами, среди которых были И.Е. Тамм, В.А. Фок и М.А. Леонтович, по сути, вылилось в банальную склоку, накал которой говорил лишь о степени их давней и взаимной неприязни.

Вместе с тем в самом оргкомитете совещания под чутким руководством А.В. Топчиева был уже подготовлен проект заключительной резолюции, в которой гневно осуждались «всякие оттенки космополитизма», «популяризация концепций зарубежных физиков» и «серьёзные недостатки методологического характера», которые присутствуют в «подавляющем большинство наших учебников и учебных пособий по общей и теоретической физике», в том числе в «Теоретической физике» Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшица, в «Механике» С.Э. Хайкина, в «Атомной физике» Э.В. Шпольского и в «Статистической физике» Я.И. Френкеля.

Однако вскоре вся пагубность и бесполезность намеченного совещания была осознана на самом верху. И тогдашний глава Спецкомитета по атомной энергии Лаврентий Павлович Берия, получив от академиков И.В. Курчатова и Ю.Б. Харитона довольно подробную информацию о ходе подготовки совещания, сразу дал команду прекратить этот «шабаш», который реально грозил непоправимыми последствиями для решения атомной проблемы.

в) Дискуссия по проблемам языкознания

Как известно, летом 1950 г. И.В. Сталин принял самое активное участие в знаменитой дискуссии по проблемам языкознания, которой в современной историографии посвящено немало различных монографий и статей, в том числе работы С.И. Романовского, В.М. Алпатова, П.А. Дружинина и Б.С. Илизарова;[224] однако при всей своей полярности в оценке как самой дискуссии, так её итогов они носят откровенно антисталинскую направленность, что в общем-то совсем не удивительно. Между тем мало кто из нынешних читателей реально знаком не столько с историей, сколько с предысторией самой этой дискуссии.

Так сложилось, что ещё в начале XIX века основоположники научной лингвистики, которые в своём учёном багаже стали активно использовать библейскую терминологию, очень скоро обнаружили, что целый ряд вроде бы разных языков, даже очень древних или уже мёртвых, на самом деле довольно близки между собой и по словарному составу, и по корневым основам многих слов, и по грамматическому строю, и по своей фонетике, и по другим параметрам. В результате этого открытия сложилось представление об отдельных «языковых семьях», то есть языках, произошедших от единого языкового предка, или праязыка. При этом довольно быстро были обозначены и две первые языковые группы, или семьи, — семитская и хамитская, получившие своё название по имени двух старших сыновей Ноя — Сима и Хама. Однако до языковой семьи, образованной от имени третьего сына Ноя — Иафета (Яфета), дело толком не дошло, поскольку главное внимание все тогдашние учёные уделяли изучению исключительно собственных (европейских) языков. Тогда же выяснилось и то обстоятельство, что многие европейские языки были очень близки к древнегреческому и латинскому языкам, которые в свою очередь имели общие черты с целым рядом восточных языков, в том числе персидским, скифо-сарматским, санскритом и другими. Так возникло представление об особой индогерманской языковой семье, которую затем постепенно расширили и до индоевропейской языковой семьи, имея в виду не только германские или романские, но также славянские, балтские и другие языки.

Естественно, проблемами лингвистики активно занимались и в России, где на рубеже веков сложилась собственная лингвистическая школа, представленная именами Ф.Ф. Фортунатова, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.Р. Розена и других крупных учёных. В ряду этих учёных оказался и Николай Яковлевич Марр, учение которого и стало отправной точкой той самой языковедческой дискуссии, о которой пойдёт речь.