Осень призраков

– Ага! – отчаянно побагровел в ответ Слаповски и прыгнул вперед, перекатился к самому пролому. Выстрел! Финч дернулся и чуть не рухнул в комнату. Отчего-то он не торопился спускаться. Позы призраков не сулили ничего хорошего.

– На что вы рассчитываете? – Охотник встал в дверном проеме, ведущем в бывший коридор, и прицельно изучал расклад. – Вы оба?

– Пошел в жопу! – рявкнул Слаповски и замахал свободной рукой, подзывая Берта. Тот замер. Часы тикали в обратном направлении. Скоро стрелка утонет в нуле, и кто-нибудь умрет. – О чем ты?! Я здесь чуть не сдох! Кроме шуток! Я валю!

– Уйдем вместе, – пообещал Финч. – Я и мой напарник. Нам здесь ловить нечего. Помнишь, я вообще был против этой затеи!

– Отсоси, слышь! – Слаповски изумился настолько искренне, что выронил зажигалку. – Ты совсем долбанулся?! Ты меня чуть не завалил. Дважды! О чем я вообще с тобой разговариваю?! Эй! Чувак! Берт! Пошли!

Берт заторможенно повернул к нему голову и только теперь увидел, что из глаз Слаповски беспрерывно текут слезы. «Кого вы оплакиваете?!» – всплыла отдельная от его тела мысль, и Берт увидел, как оно, нашпигованное особым железом, штопаное-перештопаное, неожиданно вздергивается на ноги, делая это вопреки всяческому тяготению, как марионетка, которую мастер ведет за руку, та тянет за собой неуклюжее, но послушное тело, ноги, заплетаясь, строят шаг, и вдруг кукла обретает божественную грацию, не один крючок, вбитый в ладонь копа-неудачника, говорит подобрать зажигалку и мазнуть колеблющимся жалом по лицу, отраженному маслом, а целый десяток наживок и снастей, умело и со смыслом вколоченных под кожу, заставляют наследника из Райтов подпрыгнуть и закрыть неумеху телом, пока тот поджигает портрет, крючки безжалостны, им плевать на пулю, а та, в свою очередь, неделикатна к крючкам, плоть стерпит, пока не сузились сосуды, четырехкамерный мотор гонит поток по магистралям, и зеркало сцены разлетается самым причудливым образом.

Тень взяла Финча из воздуха и швырнула о стену. Позвонки копа встретились с бильярдным стуком.

Гарольд Холдсток безумно кричал.

Его плоть, мантия эфирного тела, облезала лоскутами, точно настоящее пламя глодало его с той же жадностью, как корчился в огне безымянный портрет.

«Не офицер, – без удивления признал Берт. – Врал». Он слышал крики и даже сумел удивиться несомненному сходству, которым смерть наделила призрака, сроднив его с изображением, но тело Берта продолжало танцевать.

Слаповски полз и зачем-то истошно втягивая воздух сквозь зубы. Берт срубил его коленом в лицо и вынул из обмякших пальцев зажигалку.

Развернулся на носках.

Призраки стояли цепью. Не побежал никто.

– Это дурно, – быстро-быстро моргая, пожаловалась леди без одной руки.

– Это занавес, – кивнул Берт, и зажигалка, раскрываясь в финальном объятии, упала позади опрокинутой канистры.

Ноктюрн «Жертвы»

Дом горел.

Агония, длившаяся последние сто лет, пришла к финальной точке. Все должно было случиться здесь и сейчас. Навсегда.

Щурясь от мокрых вспышек камер, детектив Сэм Доплер лепил что-то и комкал, давал показания и врал напропалую. Другие полицейские кивали и вроде даже верили. Все было, как в кино: Доплера усадили в открытую «Скорую», закутали в плед и дали чашку какао. Он с детства ненавидел эту бурду. Скажи ему утром, что он любому задницу надерет за глоток какао, плюнул бы шутнику в морду. Голову занимали странные мысли: куда делись сокамерники и почему ушли без него?

Гарольд Холдсток дотлел.

Мириам Дутль скрылась.

Тень прижала лоб к стене и растеклась по ней неровными, нервными чертежами.

Чиз хохотала откуда-то из задних комнат.

У Кристины отрывались руки. Она несла Барбару, которая уменьшилась до размеров младенца, ревущую, пачкающую простыню, и отказывалась – режьте мне руки, срубайте шею! – признавать те слова, что услышала в больнице последними. Кристина несколько раз хотела бросить кричащий комок, положить на лавку, оставить на крыльце магазина. Но тугая материнская мышеловка, взведенная в душе даже самой черствой девчонки, запрещала ей это. «Я не такая, как ты!» – хрипела Кристина и тащила Барбару дальше. Та знала будущее и рыдала все горше.

Берт не мог пошевелиться.

Огонь шел сквозь него, доделывая то, что не сумел бульдозер.

Слаповски подполз сзади, полез по Берту вверх, цепляясь за штанину, повис на поясе, все бормотал что-то, тормошил, тащил. Берт не мог поверить, что у людей бывают такие горячие руки.

Линк взвалил Винни на плечо, напевал себе под нос, спорил, танцевал, оглядывался, смешно приседал, якобы чуя угрозу, говорил: «Тшшшшшш!» – и оглушительно чихал. Ему нравилось хватать Глотвика за рукав, так он проверял, что доктор не потерялся. Саймона это ужасно бесило. Он подозревал, что крючкоротый затеял маскарад для одного лишь зрителя – бывшего агента по недвижимости Лайта Филлсона. Тот едва переставлял ноги и веселиться отказывался наотрез. Линк двигался проверенным маршрутом – они шли к Лайту домой.

Финч ворочался среди обломков мебели.

Он и не думал умирать.