Осень призраков

Барнби стоял на одном колене, прислонившись к стене. Простреленное легкое свистело и выдувало пузыри. На губах танцевала бурая пена. Огромная рана на голове говорила об исключительном везении Барнби. Левая рука сжимала липкий, вымазанный в крови и песке ствол. Услышав шаги, Барнби вскинул револьвер, но сумел удержать, лишь уперев локоть в колено и прислонив барабан к щеке. В глазах двоилось. Ночь лепила Ньютону разные маски, но Барнби разобрался. Снял прицел. Прищурился.

– Босс? – прошелестел песок. – Револьверный наговор? В расчете?

Ньютон кивнул через плечо. За дверью вознесся крик Кайла Мак-Брайта. Кончалась эпоха. Брат не бросал слов на ветер.

– Успею?! – спросила крыса саму себя и поползла на вопли.

Рэндж рухнул на крыльцо, когда клавишные выстрелов взяли три финальных аккорда, и тишина вышла на сцену. Улицу засеяли мертвые тела. Рассвет шагал по ним, и Ньютон верил, что сейчас трупы поднимутся, стряхнут песок и начнут аплодировать.

– …болван… швыряет… акррр… бата… второго эт… эт… жа… Дерьмо! – глаза Рэнджа расширились, когда одно из тел попыталось-таки встать на поклон.

Велосипедист

Берт Райт не прятался.

Он подошел к дому упругой независимой походкой, поставил обе канистры на землю и крикнул в пролом:

– Ты точно меня слышишь. Я знаю. Ну что, поквитаемся? Рождество далеко, но я принес подарки.

Берт пнул одну из канистр, и та возмущенно загудела. Бензиновая волна стукнула о стенки. Дом никак не показал, что слова Берта дошли до цели, но что-то изменилось. Точно огромный объектив навел резкость. Зверски обострился слух. Каждое движение будило многоголосое эхо. Отзвуки рождались, крались следом, шептались и укутывали Берта сотней советчиков.

– Мне нужен мой прапрапрадед, – Берт был настойчив и притворялся большим глупцом, чем являлся на самом деле.

– Ад-ад-ад-ад – нет, – вернуло эхо.

– Дело твое, – очень натурально передернулся Берт и сбил крышку с канистры. Ноздри вспыхнули, атакованные жгучими бензиновыми парами.

– Ой, – одернул себя Райт. – Забыл.

Он скинул рюкзак, чиркнул молнией, выбрал три узкие бутылки и пару одноразовых бинтов.

– Говорят, ты уже проходил экзамен по пожарной безопасности? – Берт наклонил канистру и наполнил бутылки, расплескав по рукам и земле не меньше пинты. – Чертовски неудобная штука, воронку-то я и забыл!

Берт ощущал на себе взгляды, они ползали по нему, настырные насекомые, лезли под кожу, дергали поджилки, оценивали. «Не подведи, – молился Берт. – Ради всего святого, не бойся, не сбегай, не бросай меня. Один я не справлюсь!» Он никогда не чувствовал такой решимости. Наверное, так ведет себя спусковой крючок. Одна цель. Одна задача. Одно действие. Взять импульс от пальца – передать дальше. Довериться пуле.

Берт выдохнул и продолжил играть. Его пулей был Люк.

– Я подсмотрел это в одном фильме про мальчишек. Чего только не показывают по ТВ. Там учили поджигать тачки, а я мастерю для тебя честный «коктейль Молотова»! – похвастался Берт, скручивая бинт в тугую полоску и заталкивая в горлышко бутылки. Марлевый хвост впитал в себя бурую жидкость, рапортуя о готовности.

– Покажешь мне деда? – Берт встал против дома, как бунтовщик на баррикаде: плечи развернуты, рука вознесена над головой, фитиль стремительно намокает, чертов бензин капает на спину, поза исполнена неуместно-пафосного, киношного дебилизма. В рваном проеме сгустились тени. Одна показалась ему знакомой: немолодой мужчина с хорошей выправкой, из-за него выглядывала испуганная женщина, чуть поодаль сидел, сгорбившись, старик, Берт не видел лица, но прочел в позе отчаяние и покорность. «Следующий», – отметил Райт и поразился этому знанию, непривычному, скользнувшему в голову извне, но точному и уместному.

– Ет-ет, ед-да, – пожаловалось эхо. Если бы дом умел, он покачал бы головой.

– Ай-яй-яй, – продолжил играть Берт. – Такой старый, а врать не научился.