Крылья ей оборвали ко всем чертям. Люк видел, как она, пьяная, в рваных чулках разной длины, садится на корточки рядом с его лежащим телом. Достает пачку дешевых сигарет, ищет целую, прикуривает и тянет дым, делая глубокие шахтерские затяжки. У музы дергается веко. Люк никогда не подал бы такой ни бакс, ни руку. «Тебе не стыдно? – говорит муза. – У меня в кармане билет до Далласа и комок купюр, пропахших кокаином. Знаешь, почему они так пахнут? Я забрала их у торчка, который меня обидел. Хочешь меня обидеть?» Люк заторможенно помотал головой. Муза тушит окурок о подошву мокасина. «Я могла бы пройти мимо, – говорит она и окидывает взглядом подвал, – плюнуть и растереть, как этот окурок. Но я – социально ответственная личность». Люк кивнул, воздух, что поднимался из трещины, нашептывал ему что-то, но голос музы перебивал все. «Никто меня за перья не тянул, – закуривает муза вторую. – Будешь?» Люк опять помотал головой. «Ты увяз в дерьме, я тебя из него вытащу», – столбик пепла дотягивается до пальцев, обжигает их. Муза отбрасывает окурок, трет пальцы об армейский ежик волос и наклоняется к самому уху Люка. От музы воняет давно немытым телом. Она говорит, коверкая слова и неправильно ставя ударения.
Люк слушал очень внимательно, кивал, подтверждая, согласен, сделаю. Ровно один пункт вызывал сомнения, но с этим он решил не торопиться.
Люк потерял счет времени. Выходило, что он здесь уже месяц. Часы показывали тринадцать минут. Берт? – опомнился Люк. Но муза велела не думать о нем.
Первым делом оружие.
Люк ощупал свой арсенал и невесело улыбнулся. Безумие. Все это какое-то безумие. Рассовал по карманам банки и баллоны, прицелился на стену.
Разведка.
Не суйся в бой, пока не прощупал противника.
– Считай, сделали, – Люк произнес это вслух, чтобы услышать: он живой, вокруг воздух, и звуки имеют над ним свою власть. Пришло эхо, неприятное, чересчур живое. Подвал прислушивался к Люку. И уши. Они чесались так зверски, что Люк расцарапал их ногтями.
Стене не понравилось, с каким напором двинулся к ней Люк. Она попыталась навести морок, отодвинуться, приманить Люка в дыру на полу. Он шел по потолку, с трудом держался на ногах, еще миг, и все перевернется, одна из стен станет полом, и тогда он точно упадет и свернет упрямую свою шею. Люк закрыл глаза, но картинка не исчезла. Тогда он присел, поднял с пола окурок музы, глубоко затянулся запахом дерьмового скуренного табака, и морок рассыпался. Как и окурок в пальцах Люка. Он встал к стене вплотную, прижался лицом, пережидая волну дурноты. Мерзкое чувство, будто острые, лишенные плоти кончики пальцев ощупывают лоб, пытаются проковыряться внутрь, никак не покидало его.
«Сейчас!» – велела муза и пошла, не оборачиваясь. В Далласе ее ждали старушка-мать и придурковатый брат. Муза не нанималась в Армию спасения.
Люк встал на колени – так надежней опора, выдернул баллон с краской и быстро напылил несколько цветовых пятен перед собой. Отодвинулся. Присмотрелся.
Что-то изменилось.
За дымчатыми земляничными окошками бродили тени, они по-прежнему жаждали вырваться наружу. Люк различал их силуэты, плоские, как вырезанные из черной бумаги, но в отличие от дыры, пробитой маркером, эти окна для призраков остались закрытыми. Люк прикоснулся к одному из пятен. Оно еще не высохло, но было совершенно реальным. Прозрачное окно на ту сторону. Настоящая холодная и твердая стена подвала. Игры кончились, наваждение разлетелось на куски.
Он бомбил, пока хватало краски. Время сочилось из пробоины в боку реальности, но Люк забил на часы. В конце концов, это война Берта! Большая часть стены покрылась липким беспорядочным узором. Цвет властвовал над подвалом. Люк победил! Свет был ему теперь ни к чему. Он и так видел призраков. С некоторыми он был неплохо знаком. Например, сестры Глейдс. Люк ненавидел этих пищащих дур! И чего только Шейла с ними водилась?
Запах краски рвал ноздри. Люк дышал жадно, хватал воздух ртом, точно искал лучшие куски. Голова шла кругом, но соображал Люк заметно быстрее обычного. Его движения, обычно порывистые, приобрели внезапную хирургическую точность.
Люк встал против стены с маркерами в обеих руках, и работа закипела.
Сначала связать призраков, чтобы не мешались под ногами. Путы дались легко – пара стежков, и руки жертв стянуты. Еще шов, и они вросли друг в друга, спина к спине. Люк обработал три пары, когда остальные дети убрались в глубь стены. Взрослые и не подумали отступить. Эти могли стать помехой. Бесполезные, ненужные, случайный мусор – их нужно вымести в глубь стены, в полнейший мрак. Люк колол их пунктирами-дротиками, и они бежали, прятались. Некоторые вставали против. Это его позабавило. Трусишки сбились в кучу? Люк надавал им рисованных оплеух. Из самого угла хмуро наблюдала обглоданная воронья тень, похожая на давешнего священника из комнаты с негритянкой. Люк приближался к нему, распаляясь все сильней. Ему нравилось чинить суд и побои. Призраки так смешно метались в своем аду! «Прежде чем учиться воздаянию, – поучал себя Люк, – отдай должное каре!»