Il a au jour d’ui un mois Que mon ami s’en ala. Mon cuer remaint morne et cois, Il a au jour d’ui un mois. «A Dieu, me dit, je m’en vois»; Ne puis a moy ne parla, Il a au jour d’ui un mois[1264]. Нынче вот уж месяц ровно Милого со мною нет. Сердце мрачно и безмолвно Нынче вот уж месяц ровно. «С Богом», – он сказал; укровно Я живу, забыв весь свет, Нынче вот уж месяц ровно.Преданность:
Mon ami, ne plourez plus; Car tant me faittes pitié Que mon cuer se rent conclus A vostre doulce amistié. Reprenez autre manière; Pour Dieu, plus ne vous doulez, Et me faittes bonne chiere: Je vueil quanque vous voulez. Друг мой, что слезам катиться? Я ни в чем Вам не перечу, Сердце жалостно стремится Дружбе сладостной навстречу. Пременитеся, с сих пор Не печальтесь, умоляю, Радостный явите взор: Что и Вы, того желаю.Нежная женская непосредственность этих стихов, которые свободны ото всех по-мужски тяжеловесных, надуманных рассуждений и лишены красочных украшений и фигур, навеянных Романом о розе
, несомненно, делает их для нас вполне удобоваримыми. В них раскрывается одно-единственное, только что схваченное настроение. Тема, зазвучавшая в сердце, тут же воплощается в образ, не нуждаясь в том, чтобы прибегать за помощью к мысли. Но именно поэтому такие стихи особенно часто обладают свойством, характерным как для музыки, так и для поэзии любой эпохи, где вдохновение покоится исключительно на увиденном в течение одного-единственного мгновения: тема чиста и сильна, песнь начинается ясной и устойчивой нотой, вроде трели дрозда, – но уже после первой строфы у поэта или певца полностью все исчерпано; настроение улетучивается, и дальнейшая разработка тонет в бессильной риторике. Отсюда и то постоянное разочарование, которое уготовано нам почти всеми поэтами XV в.Вот пример из баллады Кристины Пизанской:
Quant chacun s’en revient de l’ost Pour quoy demeures tu derrière? Et si scez que m’amour entière T’ay baillée en garde et depost[1265]. Из войска всяк спешит в свой кров. Тебя ж какая держит сила? Ведь я свою любовь вручила Тебе в защиту и покров.Здесь, казалось бы, может последовать тонкая средневековая французская баллада на манер Леноры.
Но поэтессе более нечего сказать, кроме этих начальных строк; еще две краткие, незначительные строфы – и стихи приходят к концу.Как свежо начинается Le débat dou cheval et dou lévrier
[Прение коня и борзой] Фруассара: Froissart d’Escoce revenoit Sus un cheval qui gris estoit, Un blanc lévrier menoit en lasse. «Las», dist le lévrier, «je me lasse, Grisel, quant nous reposerons? Il est heure que nous mengons»[1266]. Фруассар с Шотландией простился, На сером скакуне пустился Он к дому, с белою борзой. Та говорит: «Серко, постой. Пусть налегке, невмочь трусить. Пора бы нам перекусить».Но тон этот не выдерживается, и стихотворение быстро сникает. Тема лишь увидена, она не претворяется в мысль. Иной раз темы дышат поразительной убедительностью. В Danse aux Aveugles
[Tанце Слепцов] Пьера Мишо мы видим человечество, извечно танцующее вокруг тронов Любви, Фортуны и Смерти[1267]. Однако разработка с самого начала не поднимается выше среднего уровня. Exclamacion des os Sainct Innocent [Вопль костей с кладбища Невинноубиенных младенцев] неизвестного автора начинается призывом костей в галереях знаменитого кладбища: