«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Разбудил я его не сразу — мне хотелось сперва чуть поостыть. Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и встал под ветерок электрического вентилятора. Немного придя в себя, я несколько раз кашлянул.

Директор открыл глаза и выпрямился в кресле.

— Слушаю вас, Чаттерджи. Что скажете?

Казалось, мое вторжение его рассердило.

— Надо бы кое–что утрясти относительно Дня спорта, — ответил я.

— Так–так…

Я стал излагать ему подробности дела. Необходимо привести в порядок спортивные площадки и заново их разметить, поставить скамьи для гостей и студентов, повесить знамена и флажки — ну и так далее. Для всего этого требуются рабочие руки, а администрация, распоряжающаяся охранниками, совершенно не желает идти мне навстречу. Тут директор зевнул, и я на мгновение умолк. Потом снова стал ему объяснять: главное, нет денег на то, чтобы провести праздник как следует или хотя бы более или менее пристойно.

Можно либо соорудить для зрителей навес, либо подать им прохладительные напитки.

А то и другое обеспечить невозможно. Так, по крайней мере, складываются обстоятельства на сегодня. Участники состязаний требуют бесплатно свитеры и спортивную обувь. Чего доброго потребуют еще бесплатное исподнее, пошутил я, чтобы его рассмешить. Но мысль его работала совсем в другом направлении.

— Кто приедет на открытие? — перебил он меня вдруг.

Должен признаться, он совершенно меня ошарашил. Я тут лезу из кожи вон, чтобы спасти этот чертов праздник от полного провала, а его беспокоит только одно: кто из начальства выступит на открытии. Вот, значит, чем заняты его мысли.

— Так кто же будет открывать праздник? — снова спросил он.

— Не знаю, — сказал я угрюмо. — Открывать праздник полагается главе правительства штата.

— А отчего не премьер–министру?

Я был, мягко выражаясь, ошеломлен.

— Сомневаюсь, чтобы она захотела приехать, — сказал я.

— А почему бы нет?

— Полагаю, у нее есть более неотложные дела.

— Предоставьте это мне. — Он вдруг возвысил голос. — Я знавал ее еще девочкой. Знал ее отца и деда. В то время я преподавал в Аллахабаде. Встречался с ними каждый день. Вам это известно? Каждый день. Они могли весь вечер со мной проговорить. Однажды пандитджи [111] обнял меня и сказал… Знаете, что он мне сказал?

Я покачал головой, недоумевая, что это на него нашло.

— Он сказал: «Рави–бабу, будь у нас сотня таких педагогов, как вы, мы смогли бы изменить лицо нашей страны». Вот что он сказал. — Директор подался вперед, положив локти на стол. Глаза его заблестели от волнения. — Ну, что вы на это скажете?

— Уверен, что именно так он и думал, — ответил я уклончиво.

Он явно не слышал моего ответа. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Так вот, возвращаясь к смете расходов на спортивный праздник, я хотел бы спросить…

То были великие дни, — перебил он меня. — Вы были, наверно, совсем малышом. — (В то время меня вообще на свете не было.) — А мы все — молодыми людьми. Собирались обычно на площадке для митингов или на берегу реки, приходили все наши великие руководители. А когда нас сажали в тюрьму, мы, бывало, пели всю ночь напролет. И не находилось полицейского, который осмелился бы…

Вдруг он умолк. Во внезапной тишине, наступившей в маленьком кабинете, я услышал негромкий шум голосов, доносившийся со двора. Директор рывком надел очки и уставился прямо перед собой в открытое окно.

— По–моему, они опять размалевывают доску. Свиньи! Псы!

Он скрипнул зубами, и протез его щелкнул.

Я повернулся и посмотрел в то же окно. Он был прав. Чиру Панди тщательно выводил на доске печатные буквы, поминутно сверяясь с бумажкой, чтобы не наделать ошибок. Окружившие его студенты, хихикая, посматривали в нашу сторону, словно могли своими едкими взглядами просверлить толстые стены и стать свидетелями нашего унижения.

— Так и есть, Чаттерджи?

— Что именно, сэр?

— Они снова пишут свои мерзопакостные требования, да?

— Похоже, что так.

— Да, похоже. Сейчас же ступайте и отнимите у них доску. Принесете ее сюда. Будет стоять у меня в кабинете.

— А пусть их пишут, — сказал я раздраженно. — Кому от этого вред?

— Тут дело принципа. Сейчас же ступайте и принесите ее, иначе я пойду сам.

Теперь я ругаю себя за то, что послушался директора. Но в ту минуту, изнемогая от вибрирующего раскаленного воздуха, я думал лишь об одном: хоть бы поскорей обсудить с ним все, что касается Дня спорта. А он, как на грех, предается дурацким воспоминаниям юности!

Когда я вышел на веранду, в глаза мне вспышкой молнии ударило летнее солнце. Я постоял немного, привыкая к его слепящему блеску. Потом направился к Чиру Панди. Я пробился сквозь толпу глазевших на меня студентов и снял доску с подставки — прямо перед носом у Панди.

— Прошу извинить меня, но таков приказ директора. По–моему, он это затеял зря, но если вы попытаетесь мне помешать, я проломлю вам голову, иного выхода у меня нет, — сказал я и ухмыльнулся. Но он, к моему изумлению, сжал кулак и довольно долго размахивал им перед моим лицом — я даже успел заметить узкий синевато–багровый рубец, пересекающий тыльную сторону кисти.

— Вы еще пожалеете! — истерически выкрикнул он.