Осень в Пекине. Рассказы

Борис Виан Осень в Пекине. Рассказы

Осень в Пекине

А

Люди, не изучившие этот вопрос, могут быть введены в заблуждение...

Лорд Рэглан. "Табу инцеста". Пайо, 1935. С.145.

1

Амадис Дуду не особенно уверенно продвигался по узкой улочке, представлявшей собой самый длинный из коротких путей к остановке 975-го автобуса. Каждый день он платил за проезд три с половиной билета, потому что всегда выскакивал на ходу еще до прибытия автобуса на нужную ему остановку, и сейчас он ощупал жилетный карман, чтобы удостовериться, хватит ли ему билетов. Хватит. В куче мусора рылась птица, пытаясь что-то добыть из трех пустых консервных банок, и стук ее клюва напоминал начало русской "Дубинушки". Амадис остановился. Птица взяла фальшивую ноту и, разозлившись, взлетела, выбрасывая сквозь клюв грязную брань на птичьем языке. Продолжая напевать мелодию, Амадис Дуду двинулся дальше, но он тоже сфальшивил и разразился бранью.

Солнце светило, но как-то не везде. Прямо перед ним часть улицы блестела, отражая свет от булыжника, покрытого слоем жира; он не мог видеть всей улочки, потому что она извивалась два раза вправо и один раз влево. В дверях появлялись вызывавшие желание своими большими мягкими прелестями женщины; в пеньюарах, обнажавших полное отсутствие целомудрия, они выходили на улицу и тут же высыпали содержимое мусорных ведер; затем они принимались колотить по днищам ведер, а их тела при этом начинали колыхаться. Амадис, как обычно, замедлил шаг. Он и любил-то эту улочку потому, что она напоминала ему о временах его службы с америкашками-военными, тогда они лопали из жестяных коробок, только побольше, чем у той птицы. Сыпался мусор, поднимая тучи пыли, и ему нравилось это, потому что на фоне этой пыли вырисовывались солнечные лучи. Судя по тени от красного фонаря, украшавшего большое здание номер шесть, где жили тайные агенты полиции (на самом деле это был полицейский участок, а чтобы не возникало никаких вопросов, на соседствующий бордель повесили голубой фонарь), было около восьми часов двадцати девяти минут, значит, чтобы дойти до остановки, оставалась еще одна минута, что равнялось шестидесяти шагам — по одному шагу в секунду, однако Амадис делал пять шагов каждые четыре секунды. От слишком сложного подсчета у него в голове все перепуталось; расчеты выплыли из него вместе с мочой на фарфоровую поверхность унитаза, но произошло это значительно позже.

На остановке 975-го уже ждали пять человек, все они сели в первый же подошедший автобус. Однако Дуду контролер не впустил, несмотря на то, что он держал в руках листок бумаги, при первом взгляде на который можно было удостовериться в том, что Амадис был шестым; в автобусе было только пять свободных мест, в подтверждение чего он выстрелил четыре раза из выхлопной трубы, пытаясь отъехать от остановки. Наконец он сдвинулся с места, волоча зад по земле, обсыпая снопами искр круглые камни булыжника; некоторые водители (обычно те, что ехали следом) прикрепляли сзади впереди идущего автобуса кремни от зажигалок, чтобы зрелище выглядело более эффектно.

У самого носа Амадиса остановился следующий 975-й. Он был перегружен и едва дышал. Из него вышли толстая женщина и коробка с пирожными, которую нес маленький, почти издыхающий господин. Амадис Дуду ухватился за вертикальную поперечину и протянул свой билет, однако кондуктор ударил его по пальцам компостером.

— Отпустите! — сказал он.

— Но ведь только что вышли три человека! — возмутился Амадис.

— Они создавали перегрузку! — конфиденциальным тоном сообщил кондуктор и подморгнул, скорчив при этом гнусную гримасу.

— Это неправда! — воскликнул Амадис.

— Нет, правда! — ответил кондуктор и, высоко подпрыгнув, ухватился за сигнальный шнур, повернулся на нем и показал Амадису задницу. Водитель, почувствовав натяжение розовой веревочки, прикреплявшей шнур к его уху, тронулся с места.