Осень в Пекине. Рассказы

Амадис поднес к лицу свои часы и рявкнул на них: "Бу!", надеясь, что они пойдут вспять; однако лишь секундная стрелка оказалась послушной, а две другие продолжали движение вперед. Он стоял посреди улицы и глядел вслед удалявшемуся 975-му, когда подъехал третий автобус, угодивший ему бампером прямо в зад. Амадис упал, а водитель подошел к нему, открыл кран горячей воды и оросил ею шею несчастного. Тем временем два человека, стоявшие в очереди за Амадисом, заняли места в автобусе, и когда Дуду поднялся, 975-й был уже далеко. Шея у него горела, и он был невероятно зол: теперь он наверняка опоздает. Подошли еще четыре человека. Дернув за рычаг аппарата, выдававшего талоны с местами в очереди, они получили свои номера. Пятый, толстый молодой человек, помимо талона получил еще и струйку одеколона, которую транспортная компания презентовала каждому сотому пассажиру; он с воплем бросился бежать — почти чистый спирт, попавший в глаз, причиняет невероятную боль. Автобус 975-го маршрута, следовавший в обратном направлении, из чувства сострадания раздавил его, дабы положить конец нечеловеческим мучениям, и тогда все увидели, что он недавно ел клубнику.

Подошел четвертый автобус, в котором было несколько свободных мест, и женщина, пришедшая на остановку гораздо позже, чем Амадис, протянула свой талон. Кондуктор выкрикнул:

— Миллион пятьсот шесть тысяч девятьсот третий!

Амадис выступил вперед:

— У меня — девятисотый!..

— Хорошо,— сказал кондуктор,— а где первый и второй?

— У меня — четвертый,— сказал один из очереди.

— У нас пятый и шестой,— откликнулись двое других.

Амадис уже успел подняться в автобус, но тут рука кондуктора схватила его за шиворот.

— Вы что, подобрали его с земли? А ну, выходите!

— Мы видели его! — орали остальные.— Он лазил под автобус!

Кондуктор выпятил грудь и согнал Амадиса с площадки, пронзив ему левое плечо неприязненным взглядом. От боли Амадис запрыгал на месте. Четверо пассажиров заняли свои места, и автобус, съежившись от стыда, укатил.

Пятый автобус был переполнен, а сидевшие в нем пассажиры показали языки Амадису и всем остальным, ожидавшим на остановке. Кондуктор даже плюнул в его сторону, однако неправильно рассчитанная скорость не позволила плевку достичь цели. Амадис попытался сбить его в воздухе щелчком, но это ему не удалось. Он покрылся испариной, потому что вся эта ситуация приводила его в неописуемую ярость; когда же он не смог втиснуться в шестой и седьмой автобусы, он решил идти пешком до следующей остановки, где обычно многие выходили.

Он нарочно шел там, где не положено, чтобы всем была видна его ярость. Он прошел около четырехсот метров, и мимо него успело проехать несколько почти пустых 975-х. Когда же он наконец добрался до зеленого магазинчика, что был в десяти метрах от остановки, из подворотни вынырнули семеро молодых священников и двенадцать школьников, несущих хоругви с идолическими изображениями и разноцветные ленты. Они оккупировали остановку, а священники приготовили свои облаткометы, дабы отбить у остальных прохожих желание дожидаться здесь 975-го. Амадис Дуду пытался вспомнить ключевые слова, которые позволили бы ему присоединиться к этой процессии, но с тех пор, как он изучал катехизис, прошло уже столько лет, что ни одно из них не приходило на ум. Он попробовал было приблизиться, пятясь задом, однако тотчас же получил в спину облатку, выпущенную с такой силой, что у него перехватило дыхание и он закашлялся. Священники хохотали и толпились у облаткометов, беспрерывно выбрасывавших снаряды. За это время подъехало еще два 975-х, и дети заняли почти все свободные места. Во второй автобус еще можно было протиснуться, но один из священников стал на ступеньках и не дал Дуду войти. Когда же он вернулся, чтобы взять новый талон с номером, на остановке уже стояло шесть человек, что не предвещало ничего хорошего. И он со всех ног побежал к следующей остановке. Далеко впереди показался искрящийся хвост 975-го, и Амадису пришлось броситься наземь: священник прицелился в него из облаткомета, и он услышал, как над головой со звуком горящего шелка просвистела облатка и угодила в сток.

Амадис поднялся. Весь испачканный, он уже сомневался, стоит ли показываться на работе в таком виде. Но что тогда скажут регистрирующие часы? В правом боку ощущалась ноющая боль, пытаясь унять ее, он всадил себе в щеку булавку — изучение акупунктуры по методу доктора Боттина Смертника было одним из самых его любимых занятий,— но, к сожалению, промахнулся и излечился от боли в лодыжке, которую, впрочем, он еще не ощущал, но теперь если и ощутит, то не скоро. Добравшись до следующей остановки, он обнаружил там толпу ожидавших пассажиров, образовавших у выдававшего номера аппарата враждебно настроенную стену.

Амадис Дуду остановился на некотором расстоянии от них и использовал эту ситуацию, чтобы спокойно поразмыслить:

— с одной стороны, если пройти еще одну остановку, не было никакого смысла вообще садиться в автобус, потому что он и так уже намного опоздал;