Осень в Пекине. Рассказы

Я был вынужден спешно отправиться тем же путем в обратном направлении. По дороге я заметил, что мои племянники еще расправлялись с газовой колонкой, и испытал чувство безотчетного, но глубокого презрения ко всем этим штукам типа газовых колонок. (Чувство, правда, мимолетное, ведь водопроводчик меня ждал и задерживаться было нельзя, а не то он примет мое опоздание за проявление чванства, которое часто усматривают в моей солидности.) Я быстро попал в холл, открыл дверь, выходящую на узкую площадку с четырьмя входами, один из которых вел в бильярдную, правда, он был заколочен, другой, также заколоченный,— в спальню матери Жасмен, и четвертый — в ванную комнату. Я закрыл за собой третью дверь и вошел в четвертую.

Мастер сидел на краю ванны и меланхолично разглядывал толстые доски, в недавнем прошлом закрывавшие трубы,— он выломал их зубилом.

— Никогда не видел подобной конструкции,— заверил он меня.

— Она старая,— сказал я.

— Оно и видно.

— Вот я и говорю.

Ну откуда мне знать, когда она сделана, если никто этого не знает?

— Некоторые любят поговорить,— заметил водопроводчик,— и куда это их заводит?.. Но тот, кто сооружал это,— не специалист.

— Установку делала ваша фирма,— сказал я.— Четко помню.

— Я тогда у них еще не работал,— пояснил он.— А если бы работал, точно бы ушел.

— Значит,— сказал я,— так оно и есть; раз вы ушли бы, то можно считать, что вы там были с момента, когда вас там не было.

— Во всяком случае, попадись мне этот негодяй, этот сукин сын, жертва случки шлюхи с вонючим кенгуру, ублюдок, так паршиво сварганивший эту дерьмовую установку... я бы ему... как говорят, он бы у меня комплиментов не дождался.

Потом он начал ругаться, и от ругани вены на его шее набухли, как веревки. Он наклонился над ванной, направил голос на дно, чтобы добиться лучшего резонанса, и целый час продолжал в том же духе.

— Ладно,— заключил он, все еще задыхаясь,— придется взяться за работу.

Я уже пытался усесться поудобнее, чтобы наблюдать за тем, как он работает, когда он достал из кожаного футляра огромную сварочную горелку. Из кармана он извлек флакон и вылил его содержимое в углубление, предусмотренное находчивым производителем. Зажег спичку — и пламя взметнулось к потолку.

Затем склонился в сиянии голубого света и брезгливо рассмотрел трубы горячей и холодной воды, газовую трубу, трубы центрального отопления и еще какие-то, назначение которых было мне неизвестно.

— Лучше всего,— сказал он,— все к черту разнести и начать с нуля. Но вам придется раскошелиться.

— Раз надо, давайте,— сказал я.

Не желая присутствовать при погроме, я на цыпочках покинул ванную. В тот самый момент, когда я закрывал дверь, он повернул вентиль сварочной горелки, и ревущее пламя заглушило едва слышный лязг дверного затвора, вернувшегося на прежнее место.

Я вошел в комнату Жасмен — дверь в эту комнату была вначале также заколочена, но потом возникла необходимость пользоваться ею,— затем прошел через гостиную, повернул в столовую, откуда уже мог попасть к себе.

Мне уже неоднократно доводилось блуждать в квартире, и Жасмен хочет любой ценой сменить ее, но она будет вынуждена искать замену сама, раз так упорно возвращается в мое повествование.

Впрочем, я сам упорно возвращаюсь к Жасмен, и все потому, что я просто люблю ее; она не играет в моем рассказе никакой роли и, вероятно, никогда не сыграет, если, конечно, я не пересмотрю свое к этому отношение, но сие никто не может предвидеть, а поскольку решение мое тотчас станет известным, то нет никакой надобности застревать на такой неинтересной теме, пожалуй, еще менее интересной, чем какая-нибудь иная, к примеру разведение тирольской мушки или доение шерстистой травяной тли.

Оказавшись наконец в своей комнате, я уселся возле полированного дубового шкафчика, который давным-давно — без преувеличения — был превращен мною в электрофон. С помощью выключателя, размыкающего блок-схему — замыкание ее приводит в действие аппарат,— я оживил диск, на котором стояла пластинка, вырывающая из себя мелодию с помощью острой иголки.

Мрачноватые тона "Deep South Suite" вскоре погрузили меня в любимую летаргию, и все убыстряющееся движение маятников вовлекло солнечную систему в усиленное круговращение и сократило период существования мира почти на целый день. Вскоре я понял, что уже половина девятого и я просыпаюсь, обеспокоенный тем, что не ласкаю своими ногами соблазнительные ноги Жасмен; увы, Жасмен не знает меня. А я жду ее непрестанно, волосы ее струятся, как вода на солнце, и мне бы хотелось крепко сжимать ее в своих объятиях и впиваться в ее губы, но не в те дни, когда она становится похожей на Клода Фаррера.

"Половина девятого,— сказал я себе.— Водопроводчик ведь может с голоду умереть".

Я быстро оделся, сориентировался и направился в ванную комнату. Подступы к ней показались мне заметно изменившимися, словно пережили не один глобальный катаклизм. В ванной я сразу же заметил, что на привычном месте отсутствуют трубы, и успокоился.