Осень в Пекине

Он с силой притопывал каблуком в местах, отмеченных сложившейся музыкальной традицией, и свое физическое состояние, проистекающее из всех этих видов деятельности, счел вполне удовлетворительным. Посередине дороги то тут, то там произрастали кустики жесткой острой травы; нога аббата иногда ступала и на австралийскую колючку, больно покусывавшую его икры под сутаной, но какое это все имело значение? Никакого. Аббат Иоанчик еще и не такое видал, ибо Господь велик.

Мимо него слева направо пробежала кошка, и он решил, что теперь он почти у цели, а потом внезапно очутился в самом центре лагеря Афанарела. Посередине Афанареловой палатки, точнее говоря. Где, кстати, трудился последний: ценой неимоверных усилий он пытался раскрыть очередную заклинившую складную коробочку.

— Привет! — сказал археолог.

— Привет! — сказал аббат. — Что это вы делаете?

— Пытаюсь открыть коробку, — объяснил Афанарел. — Только она не открывается.

— Так и не открывайте, — сказал аббат. — Не надо себя насиловать.

— Она из криплина, — заметил Афанарел.

— Криплин — это что?

— Такая смесь, — сказал археолог. — Слишком долго объяснять.

— И не надо, — смирился аббат. — Что новенького?

— Сегодня утром умер Барридзоне, — сказал Афанарел.

— Magni nominis umbra… — произнес аббат.

— Jam proximus ardet Ucalegon…

— О! He надо верить в приметы, — сказал Иоанчик. — Когда в песок закапывать будем?

— Сегодня вечером или завтра.

— Надо сходить туда, — сказал аббат. — До свиданья.

— Нет, нет, я пойду с вами, — решился археолог. — Секундочку.

— Может, выпьем? — предложил Иоанчик.

— «Куэнтро»?

— Нет!.. Я с собой принес.

— А у меня еще есть древнеегипетское пиво, — сказал археолог.

— Спасибо… Честное слово, не надо…

Иоанчик отстегнул ремень переметной сумы, порылся в ней и извлек оттуда дорожную флягу.

— Вот, — сказал он. — Попробуйте.

— Только после вас…

Иоанчик повиновался и как следует отхлебнул из фляги. Затем протянул ее археологу. Последний поднес ее к губам, запрокинул голову, но тут же снова выпрямился.

— Там больше нет ничего… — сказал он.

— Неудивительно… А я не меняюсь, — заметил аббат. — Все такой же пьяница, лезу в чужие дела… К тому же обжора.

— Да мне не так уж и хотелось, — сказал археолог. — Я бы мог сделать вид, что пью…

— Ничего, ничего, — успокоил его аббат. — Так мне и надо. Сколько маслин в ящике с полицейскими маслинами?

— А полицейские маслины — это что? — спросил археолог.

— Правильный вопрос! — сказал аббат. — И вы имеете полное право задать мне его. Это образное выражение, которое, правда, использую только я, обозначающее пули калибра 7,65 мм, — ими заряжены обычно полицейские прошиватели.

— Это не противоречит объяснению, которое я пытался для себя сформулировать, — заверил археолог. — Ну, скажем, двадцать пять.

— Нет, — сказал аббат. — Это слишком. Черт! Скажите «три».

— Ну, три.

Иоанчик выхватил из кармана четки и три раза прочитал молитву, перебирая их так быстро, что гладкие бусины задымились в его ловких пальцах. Затем он спрятал четки обратно в карман, поднял руки и помахал ими над головой.

— У-у-у! Обжегся!.. — сказал он. — Так мне и надо. И к тому же я наплевательски отношусь к окружающим.

— Тоже мне проблема! — воскликнул Афанарел. — Вас никто не осуждает.

— Как вы хорошо это сказали, — восхитился Иоанчик. — Вы культурный человек. Приятно встретить человека своего уровня в пустыне среди песков и липких ампочек.

— А также элимов, — добавил археолог.

— Да-да, — сказал аббат. — Это вы о маленьких желтых улитках? Кстати, как поживает ваша юная приятельница, эта девушка с красивой грудью?

— Сейчас я вижу ее крайне редко, — пояснил археолог. — Она с братьями ведет раскопки. Но элимы — это не улитки. Это, скорее, трава такая.

— Так значит, мы ее сегодня не увидим? — спросил аббат.

— Сегодня нет.

— Ну, а зачем она вообще сюда приехала? — спросил Иоанчик. — Такая красивая девушка — с такой потрясающей кожей, с такими роскошными волосами, с такой грудью, что самовольно от церкви отлучишься, по-звериному умная и упругая… А теперь, оказывается, с нею вообще невозможно увидеться. Надеюсь, она все-таки с братьями не спит?

— Нет, — сказал археолог. — По-моему, ей нравится Анжель.

— Так в чем же дело? Если хотите, я их поженю.

— Он думает только о Бирюзе, — сказал археолог.

— Вот уж кто совсем меня в восторг не приводит. Сытая такая, откормленная.

— Да, — сказал археолог. — Но он ее любит.

— А любит ли он ее на самом деле?

— Разобраться в этом было бы совсем не безынтересно.

— Может ли он сохранять к ней чувство, наблюдая за тем, как она спит с его другом? — спросил Иоанчик. — Я говорю все это, но вы не подумайте, что это нездоровое любопытство человека с подавленными половыми инстинктами. Знаете, время от времени и у меня стоит.

— А я в этом и не сомневаюсь, — сказал Афанарел. — Можете не оправдываться. Мне кажется, он ее действительно любит. В том смысле, что он готов за ней бегать без всякой надежды на успех. До такой степени, что Медь, которая только о нем и думает, оставляет его совершенно равнодушным.

— Ах! Ах! — воскликнул аббат. — Он, наверное, натирается!

— Что? Что?