Осень женщины. Голубая герцогиня

Посетительницы под вуалями, которые иногда встречались на лестнице, объяснили причину этой метаморфозы. По мере разраставшегося успеха наступило время маленького отеля в Пасси, сразу признанного неудобным. Жак не прожил там и полутора лет, заняв затем роскошное помещение «устроившегося человека». Я мог в этом убедиться уже при входе в переднюю, где меня встретил маленький грум в полуливрее. Тут же ждал посыльный, в котором, мне казалось, я признал стоявшего обыкновенно в моем квартале. Грум ввел меня в большую курительную комнату, прилегавшую к очень маленькому рабочему кабинету, в которой стояла витрина, полная безделушек, все настоящих: тут были старинные вещицы из китайского лака, великолепные бронзовые патины шестнадцатого столетия, фигурки саксонского фарфора, старинные бонбоньерки. Разнообразие предметов как нельзя лучше свидетельствовало о вечном утилитаризме Молана. Коллекционируя, он подготавлялся к возможному аукциону его вещей в случае несчастия.

Несколько картин украшало стены, все они были новые, в самом что ни на есть ультрасовременном вкусе. Это опять-таки было помещением капитала по двести процентов на сто, - произведение неизвестного современника, а завтра он, быть может, станет Милле или Коро. Эти картины - тот же билет в лотерею, и притом дешевый! Молан купил их за несколько золотых у молодых нуждавшихся художников или получил взамен некоторого рекламирования. К тому же он всегда обладал тайной: становиться на крайнюю левую литературы и искусства для того, чтобы заставить простить себе свой успех. Но надо было знать его так, как знал я, чтобы оценить как следует внешний вид этой курилки-библиотеки, предназначенной для показа, для интервью, для отдыха после завтраков и обедов у модного писателя. Отличительной чертой был порядок, неизменный и строго поддерживаемый. Все указывало на него, и прежде всего размещение переплетенных книг на полках, - и какие то были книги! Все произведения модных собратьев, причем каждый из тех, кто посещал «достигшего», должен был считать себя польщенным, видя свои произведения переплетенными, да еще в цвете, соответствующей характеру таланта: произведения колористов были в переплетах красных, элегистов в розово-лиловых, эстетиков - переплетах из японской бумаги.

Блеск прекрасно содержимых, как будто только что вышедших из магазина, мелких серебряных принадлежностей для курения и для приготовления содовой воды с коньяком на английский манер, свежесть ковра, коричневого цвета гаванны, видимо снимаемого каждое лето, фламандская чистота подвижных витражей, представлявших чудо искусства XIV столетия, с большими фигурами на голубом сетчатом фоне, с разбросанными по нем бурбонскими лилиями - все свидетельствовало о глазе требовательного хозяина, входящего во все до мельчайших подробностей. Мне вспомнилось то, что Жак говорил мне накануне о своих биржевых способностях, и я подумал, что, если принять во внимание позитивизм его натуры, он сказал мне правду. К тому же он явился сам своей особой, с выхоленными руками, принявший ванну, выбритый, расчесанный; от всего его тела пахло как-то особенно хорошо, глаза его смотрели бодро, щеки были свежи, губы улыбались, одет он был в самый восхитительный утренний пиджачок, когда-либо сшитый гениальным портным для профессионального вивера. Только этот вивер был совершенно особого рода, так как держал в руке гусиное перо, обмакнутое в чернила, которое он и показал мне, бросая его в затопленный на всякий случай камин.

- Я заставил тебя ждать? - спросил он. - Мне надо было кончить третью страницу. Еще одну до половины первого, и я на сегодня закончил свой трудовой день. Всякий день по четыре страницы, будь то роман, или пьеса - вот моя метода, - и, указывая мне на полке маленького низенького книжного шкапа длинный ряд корешков книг, менее кокетливо переплетенных, чем другие, прибавил - и вот результат.

- И ты можешь бросать и снова приниматься за работу, когда хочешь? - спросил я.

- Да. Это следствие навыка, видишь ли. Я урегулировал свой мозг так, как регулируют газомер. Такое сравнение тебя шокирует? Ты не размышлял так, как я, над глубоким изречением одного из великих учителей: - «Терпение это то, что в человеке более всего приближается, к способам, применяемым природой в своих творениях!…»

Никогда не делать ничего сразу и почти автоматическая регулярность - вот весь секрет таланта… Но поговорим о твоем посольстве к Камилле вчера вечером… Были слезы и скрежет зубовный, не правда ли?

- Вовсе нет! - отвечал я, не без удовольствия нанося легкий удар его самомнению, - она даже не хотела меня расспрашивать, чтобы не заставить лгать…