- Да, - сказал он, пожимая плечами, - это именно в ее духе. Всегда и во всем чуткость. Мы живем в забавное время. Ты встречаешь в женщине утонченные чувства, своеобразность, удивительную чуткость сердца, очаровательный ум и это маленькая грошевая актриса… У другой двести тысяч годового дохода, семья, имя, красота, положение в свете, и, черт возьми, она подлая комедиантка… Но если крошка и романтична, во всяком случае, она себе на уме. Камилла посовестилась расспрашивать, чтобы не заставить тебя выдать товарища, а затем она адресовалась куда следует, чтобы узнать правду. Она отправила к Фомберто нарочного рано утром…
- Ты, значит, его не предупредил? - Я думал зайти к. нему, как только выйду из дому… Она опередила меня, и Фомберто, не знавши ничего, ответил следующей запиской, - и он вынул из кармана бумажку. - Представь себе Камиллу, какою ты ее знаешь, читающей сие письмецо:
«Дорогой друг, черт побери мистификации и мистификаторов, употребляя любимое выражение вашего Мольера, за то, что они огорчили из-за меня Голубую Герцогиню. Я вовсе и не думал драться на дуэли. Ваш Жак вовсе не должен был быть моим секундантом. За исключением этого, все остальное - правда. Успокойтесь же насчет меня, а так как сегодня день моей хроники, простите, если я лично не приду поблагодарить вас, за ваше милое беспокойство…» К чему Камилла собственноручно приписала: «Так как вчера вы мне дали объяснение, оказавшееся ложным, то я имею право на другое, настоящее, и я его жду…»
- А в котором часу получил ты это письмо? - спросил я его.
- Минут двадцать пять тому назад. Посыльный ждет в передней. Я хотел повидать тебя и узнать, что она говорила. Я должен был бы знать, что это будет бесполезно и что с тобой она будет такой же «возвышенной душой», как ты сам…
Все та же история высоких душ и их слияния! Она ничего не потеряет от того, что подождала. Я отвечу ей и наилучшим манером…
- Мне бы очень хотелось знать, - спросил я, - какой новой выдумкой ты выпутаешься.
- Я? - возразил он, присаживаясь к маленькому столику, и перо его уже скользило по бумаге, - Никакой… Я ей пишу, что никакого объяснения давать не намерен, и не хочу, чтобы она позволила себе в другой раз сыграть со мною такую штуку, как обращение ее к Фомберто!
- Ты этого не сделаешь! - горячо перебил я. - Эта бедная девушка любит тебя всем сердцем. Она не могла вынести сомнения. Она подумала, что ты солгал ей, и хотела узнать правду. Разве это не естественно? Разве она не имела на то права? Будь же справедлив… Так просто выдумать другой предлог… Наконец, скажи ей правду, раз она тебя об этом просит: это будет ей менее тяжело…
- На это у меня есть только одно маленькое возражение, - отвечал Жак и, запечатав написанную им записку, придавил пуговку электрического звонка, чтобы позвать мальчишку в голубой курточке с золотыми пуговками, которому он и отдал письмо, - а именно, что я был бы вполне счастлив, если бы Камилла рассорилась со мной из-за этой маленькой записки. Вот еще правило, не менее абсолютное, чем принцип регулярности в работе. Если надо порвать связь с любовницей, то чем незначительнее повод для розыгрыша, тем он умнее. А мои дела в другом направлении идут так хорошо, что она мне уж больше не нужна для того, чтобы расшевеливать ее соперницу. Так как ты мой зритель и так как я знаю, что ты молчалив, как могила, то мне очень хочется рассказать тебе все, невзирая на громкие фразы о скромности, тем более, что это сообщение может компрометировать только меня, пока… Тут действительно замешана могила, и могила великого человека - опять!… Словом, я вынудил у г-жи Бонниве согласие на свидание. И где?… Держу тысячу против одного, что ты не угадаешь. На кладбище Реге-Lachaisе у могилы Мюссе - точь в точь как с той. Ты не находишь, что это прелестно? От кладбища до фиакра, как от великого до смешного, один шаг, а от фиакра до известной мне холостой квартирки - так же, как было с той, - такова программа, - еще шаг.
Знаешь, никогда не надо принимать женщин у себя. Третье правило… При настоящих обстоятельствах, пусть Камилла порвет отношения со мной сегодня, тем лучше, тем лучше!… Однако, не строй мне такой физиономии, которая говорит: «Милый Молан, вы изверг!» и позволь мне выпроводить тебя - ради четвертой страницы…