Осень женщины. Голубая герцогиня

- Шикарная женщина, что? Не правда ли, шикарная?… Послушайте, Ла-Кроа, вы, который считаетесь приятелем Фавье, надеюсь, вы дадите ей понять, что ее сегодняшнее поведение - настоящее свинство по отношению меня и всех нас?… Вот дом, где нас принимают, как людей из общества, и потому, что она ревнует к хозяйке Молана, она ведет себя, как последняя из дур, и преподносит ей штуку Адриенны Лекуврер! Да, да!… Я видел, как она начала, и меня даже в пот бросило… Правда, это не произвело впечатления, но могло произвести. И тогда, посудите сами, каково было бы мое положение?.-. К тому же, если публика не поняла в этом ничего, муж и жена отлично поняли… Повторяю вам, отныне этот дом закрыт для нас. Теперь они сыты по горло домашними представлениями… Откровенно говоря, поставьте себя на их место… Нет, так не поступают, не поступают… Я не более буржуазен, чем другие, и у меня тоже были слабые струнки, но я всегда вел себя, как джентльмен, а не как комедиант…

Комичная жалоба старого актера, дрожащего за свое приглашение в светский салон, вносила в это приключение долю шутовства. Я и теперь еще смеюсь, вспоминая об этом. Я успокоил, как мог, этого прекрасного человека, убеждая его, что он ошибается, нс надеясь, впрочем, обмануть человека, обладающего такой проницательностью.

Как бы хорошо было написать его с его голубыми глазами, подвижными и проницательными, на его бритом лице с неизменной гримасой. Он пользовался таким успехом у женщин и подчас таким поразительным, что его способность определять настоящую изнанку жизни равняется способности великого дипломата. Его многочисленные любовницы сообщили ему так много сведений насчет всего парижского высшего света и полусвета, что теперь его ничем и никто не обманет. Он недоверчиво покачал головой на мои уверения и отвечал мне с фамильярностью, присущей его профессии, несмотря на те правила держать себя, которые он только что высказывал с некоторой торжественностью:

- Вы знаете, мой миленький Ла-Кроа, я очень добрый малый и готов сделать вид, что верю всему, чтобы сделать вам удовольствие; что же касается до того, чтобы поверить этому… Вы тогда имели бы полное право посмеяться на мой счет.

Это маленькое апарте увлекло нас, меня и актера, в угол салона, близ двери в приемную, в эту минуту открытой. Я решил, что бедная Камилла не замедлит выйти, и лучше всего будет подождать ее на улице, чтобы можно было поговорить с ней так, чтобы взгляд Бонниве не упал на нас во время этого разговора. Я был вполне убежден, что, если не случится какой-нибудь неожиданной помехи, королева Анна сумеет окончательно выпутаться из всей этой истории. Я был вполне уверен, что помеха не может явиться со стороны Жака. Я знал его умение владеть собой. Он себя не выдаст. Я знал, что за такими вспышками, как та, на которую отважилась Камилла, всегда непосредственно следует упадок духа, и я не сомневался, что она дала себя теперь вести к буфету, как измученное животное. Сеннетерр и Брессоре, два других свидетеля, понявших подкладку этой сцены, также не принадлежали к числу людей, которые позволили бы догадаться о их проницательности. Один, несмотря на все свои смешные стороны, слишком любил г-жу де Бонниве, другой слишком заботился о том, чтобы выдержать роль корректного артиста. Один я своей нервностью мог выдать, что знаю слишком много. Итак, я пробирался к лестнице между двух групп, когда вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за руку. То был Молан, сказавший мне прерывающимся голосом:

- Поедем вместе. Мне надо с тобой поговорить…

- Я сейчас уезжаю, - отвечал я.

- Я тоже… вот свободное место, бежим…

Мы спустились с лестницы, не обменявшись ни словом. Мы надели пальто, продолжая молчать, под безличными взглядами лакеев. Только на тротуаре Жак сказал мне, сжимая мою руку с такой силой, которая доказала мне его гнев:

- Ты присутствовал при этой сцене? Ты видел, какую штуку осмелилась сыграть со мной эта подлая комедиантка?…

- Я видел, что она отмстила за себя, - сказал я ему. - Откровенно говоря, вы этого вполне заслужили, г-жа де Бонниве и ты. Но так как это не имело последствий и так как, никто не заметил ее намерения…

- Никто? А г-жа де Бонниве, ты принимаешь ее за дуру? А ее муж? Ты думаешь, он ничего не понял? И после того, что Камилла знала о ревности этого человека, после той опасности, которой, она видела, я подвергался, это подло, говорю тебе, это отвратительно. Но я ей покажу, что надо мной нельзя так потешаться… - продолжал он с возраставшей яростью.

Я видел, что, произнося эту фразу, он повернулся в сторону того отеля, из которого мы вышли, и в свою очередь удержал его за руку, говоря:

- Не думаешь ли ты вернуться туда и сделать ей сцену?

- Нет, - сказал он, - но я знаю ее кучера, того, которого она берет для своих вечерних выездов… Я условился с ним насчет цены раз навсегда. Я всегда был так добр к ней!… Я остановлю ее карету… Я хочу высказать ей все тут, сейчас.