Осень женщины. Голубая герцогиня

Она заперлась в своей комнате, чтоб остаться наедине с своим горем и там заплакала над этой неизвестностью, над этой неопределенной опасностью. Ах, что бы она дала за то, чтоб иметь поверенного этих мучительных мыслей! Но где его взять, этого поверенного? Стыдливость не позволяла ей обмолвиться словом перед старым другом Эскье, который тем не менее обо всем догадался, она знала это. Кому же довериться?… Исповеднику?… Сколько раз проезжая улицу Турин, ей хотелось войти под своды маленькой капеллы сестер Редемптористок! Но увы! Стыд перед своим грехом загораживал ей дорогу, она чувствовала, что войдет туда только омытая раскаянием, очищенная наказанием позднее, гораздо позднее, после потери своего счастья…

Она часто блуждала около церквей; иногда она торопливо проскальзывала внутрь церкви, как бы боясь, что ее, грешницу, увидит даже Бог, которого она искала… Опустившись на prie-Dieu, она стояла так целыми часами в углу, под низкими сводами, рядом с бедными старушками, богомолками с четками в руках. Она не молилась, - как осмелится просить того, чего жаждало ее преступное сердце: уверенности и вечного продления греха?… Нет. Она ничего не просила, только ее сердце смягчалось перед алтарем; постепенно она набиралась смелости поднять глаза на Божественного Учителя. Он хорошо знает, что нужно бедным любящим женщинам!… Он видит, что она не в силах желать спасения своей души! Своим присутствием в церкви грешница хотела обезоружить Его гнев и ей казалось, что каким-то чудом, которое во власти Спасителя, Он когда-нибудь нескоро простит ей грех ее.

И в этот день, расставшись с Морисом, ей непреодолимо захотелось пойти в церковь, прежде чем вернуться домой. Пробило семь часов, надо было торопиться. Но Антуан Сюржер в это время был в Люксембурге, а Эскье охотно подчинялся капризам Жюли и не требовал обеда вовремя. Она велела везти себя в доминиканскую капеллу в аллее Ноже. Когда она вошла внутрь, она увидала под сводами много коленопреклоненных фигур: это была суббота, час исповеди.

«Вот такие же светские женщины, как я, - говорила себе Жюли, - они не оставили своих религиозных привычек!… Какая я дурная, Боже мой!»

Она удалилась в темный угол, стала на колени, начала молиться. Но только губы ее шептали слова молитвы; она была слишком взволнована; какое-то предчувствие предсказывало ей опасность. Несмотря на все свои усилия, она не беседовала с Богом, она размышляла.

Она мысленно видела Мориса нежным и рассеянным; он внезапно останавливался в самых горячих порывах, как бы действуя машинально. Сегодня это было заметнее, чем вчера, вчера заметнее, чем третьего дня; целая серия мелких подробностей воскресла в ее памяти и усиливала в ней подозрение грядущей опасности. Какая неизвестная ей мысль смущала молодого человека? Он уже давно не скрывал от нее ничего, рассказывал о серьезных заботах, о легких неудачах.

«Женщина… Какая-то женщина стоит между ним и мною».

Уже не раз эта мысль о неверности Мориса мучила ее. Она страдала от предположения, что другая женщина когда-нибудь заставит ее друга забыть ее, наполнит его сердце и воцарится в нем, как теперь она сама. Но эти сомнения никогда не длились долго, как и капризы Мориса. Он скоро становился еще страстнее прежнего, еще нежнее забывался в ее объятиях. В таком случае чего же бояться? Она всегда чувствовала себя незаменимой любовницей.

Увы! На этот раз она колебалась, в ней не было уверенности в своей победе! Почему? О, она не сумела бы ответить определенно на этот вопрос, но предчувствие не покидало ее.

«Он думает покинуть меня, Боже мой! Боже мой!»

Напрасно она старалась себя успокоить, уверить, что, в сущности, Морис по-прежнему нежен с ней. Ее опытность влюбленной женщины отвечала ей: «Я уверена, уверена!…» И в полутьме капеллы ее мысль упорно стала искать имени.

«Если б я по крайней мере хоть знала ее!… Но у меня нет подруг».

Действительно, несколько женщин, присутствовавших на обедах по вторникам и приезжавших с визитами по четвергам, не были ее подругами. Жизнь Жюли уже давно сложилась так, что она не могла уделить часа на пустые разговоры, которые женщины любят вести друг с другом.

Женщина? Нет, это молодая девушка. Из мимолетных фраз, срывавшихся с его уст в грустные часы, она прекрасно поняла, что он никогда не будет искать другой любовницы. Если что и угнетало его, так это безысходность будущего, конец сердечных порывов. Разве он не сказал ей однажды, когда она с грустью сделала намек на разницу лет: «Я одних лет с вами, моя дорогая. Наше сердце имеет возраст того, кого оно любит».

Да, возраст того, кого оно любит. Морис совершенно прав. Его сердцу сорок лет…

Но где же нибудь, без сомнения, живет эта незнакомая молодая девушка, которая представляет для него обновление сердца, чистую любовь, основу семейного очага, семью… Вот ее-то Жюли и боялась и молила Бога удалить ее с дороги любимого ею человека… И вот, очевидно, это совершилось, Морис ее встретил.

«Господи! Господи! Сделай, чтобы этого не было!

В эту минуту ризничий слегка дотронулся до ее плеча.