Осень

Не Пряничкину бы насмехаться над фамилией нового учителя! Гарик сам терпел от неблагозвучности, прозаичности и даже несколько смешноватого смысла своей фамилии. Быть бы Царевым, Гималаевым, на худой конец Доброхотовым.

В младших классах дразнили: «Пряничкин, дай пряничка!»

Он с малолетства был силен и ловок и дубасил всех, кто рисковал оскорбить его честь. Потом он нашел другую защиту своей чести. Открыл в Большой Советской Энциклопедии близкие себе по звучанию и внешнему смыслу фамилии: троих Прянишников. Почти Пряничкины. Он выбрал из них живописца. Передвижник, академик Петербургской Академии художеств. Чуть не полторы страницы отхватил в Большой Советской! Не отхватил, потому что давно нет в живых, — отвели, еще почетней!

Гарик внимательно познакомился с репродукциями нескольких картин Иллариона Михайловича Прянишникова, представленных Большой Советской. Его не трогала живопись этого художника. Но признан, знаменит, прославлен в энциклопедиях. Гарик щеголял Прянишниковым, будто состоял с ним в родстве, вел род от него. И так много о нем говорил, что прослыл знатоком живописи, будущим искусствоведом, вторым Стасовым. Так вот он, Гарик Пряничкин, и приклеил на первом же уроке новому преподавателю кличку: «Утя».

Бедный Павел Игнатьевич, нелегко ему будет избавиться от мгновенно прилипшего прозвища. Он покраснел, как девчонка, круглые щеки стали похожи на два розовых яблока.

— У нас учительница Ольга Денисовна, — сказала Ульяна.

Хихиканье смолкло.

— Где Ольга Денисовна? — спросил кто-то вслед за Ульяной.

— Мы хотим, чтобы нас учила Ольга Денисовна.

— Тише! — прикрикнул директор. — Тише! — повторил спокойно, когда класс затих. — Ольга Денисовна ушла на пенсию. Она стара и больна. Наше государство и общество покоят старость.

— Она не очень старая, — возразил класс.

— Отчего нам не сказали, что она уходит на пенсию? — спросила Ульяна Оленина.

— Я вам говорю.

— Отчего она не пришла к нам проститься?

— Этого я не знаю. Ваш новый учитель Павел Игнатьевич. Вы не малые дети и должны понимать, должны создать новому молодому учителю атмосферу, обстановку…

Директор произнес недлинное, подходящее к случаю вступительное слово. И оставил класс и учителя.

— Здравствуйте, ребята, — улыбнулся учитель. Улыбались губы, в глазах было смятение. Он поправил галстук и никак не мог перестать улыбаться. Все видели — он безумно смущен и боится их, учеников девятого «А».

— Наша тема сегодня…

Но тут Ульяна Оленина поднялась, медленно подошла к учительскому столу, взяла букет белых и красных роз.

— Эти цветы мы хотели подарить Ольге Денисовне.

Учитель жалко мигнул, улыбка сползла с его вздрагивающих губ.

— Цветы не для вас, для Ольги Денисовны, — при полном молчании класса повторила Ульяна.

6

Летние месяцы, как обычно, Ольга Денисовна провела у двоюродной племянницы, фельдшерицы детской амбулатории в большом селе на высоком берегу Волги.

Как обычно, ходила с ребятишками племянницы в лес за грибами и ягодами, варила варенье, солила волнушки и рыжики. Вечерами, сидя на скамейке под окнами дома, наблюдала жизнь села. Вела разговоры. Читала.

Охотней газеты. Всю жизнь истово любила и знала художественную литературу, а сейчас отчего-то поостыла к современным романам и повестям. «Наверное, случайно мне попадается не очень удачное или душа охладела», думала Ольга Денисовна, помня кипения страстей на своем литературном кружке.

Говорят, нынешние школьники чаще скептики, маловеры, «тургеневых» не признают, вместо любви у них секс, вместо идеалов — замши, джинсы, дубленки, всяческий модный вздор.

Нет, Ольге Денисовне в ее общении с ребятами сквозь внешнюю развязность, несносную бездарь жаргона — «закадрил», «вреднячка», «дико нравится», «ах, здорово, в смысле колоссально», — сквозь мнимую или действительную лихость открывалось то чистое и самолюбиво застенчивое, что и есть юность, которую она любила.

Должно быть, надо владеть особым ключом, чтобы в ином лохматом подростке, запертом на замок от любопытствующих вопросов и взглядов, или, напротив, «отрицателе»-краснобае (их-то пуще всего боялась Марья Петровна) открыть глубоко упрятанное н а с т о я щ е е.

Должно быть, Ольга Денисовна владела тем ключом, сама иной раз не ведая, почему в одном случае действует так, а в другом эдак, чтобы растить в своих учениках н а с т о я щ е е.

«Жизнь движется. А нынешнее лето из особых особое, — думала Ольга Денисовна, сидя на скамейке у дома, с тихой грустью глядя на багровый закат. — Особое лето. В Финляндии идет небывалое за всю историю всех государств совещание о судьбах Европы. Тесная, маленькая Европа! Одна водородная бомба, и тебя нет. Нет с твоими музеями, прекрасным искусством, твоими народами». Ольга Денисовна привыкла, узнавая новое, что взволнует, представлять, как будет делиться с ребятами. В такой день откладывались в сторону планы, программы. Иногда (это уже сущая крамола!) отменялась даже контрольная.