Осень

Другого у Ольги Денисовны не было. Не депутат, не заслуженная. А могло бы? Могло бы, да не было.

За такими размышлениями Ольга Денисовна, незаметно для себя, засиживалась над брошенной тряпкой до прихода с работы соседей, и комната оставалась неубранной, потому что соседка Нина Трифоновна, продавщица галантерейного отдела универмага, едва заявившись домой, уводила ее на общую кухню чаевничать, ужинать и «делиться о жизни». Ольга Денисовна давала себя уводить. Раньше все занята, занята, теперь время беречь незачем.

— Вам картошку чистить, — командовала Нина Трифоновна, — а я скоренько антрекоты поджарю. Вовка голодным волчищем вернется, сей минут подавай, а то гаркнет, сердце в пятки уйдет.

Вовка, муж пятидесяти пяти лет, электромонтер ЖЭКа, всей округе известен был услужливостью и незлобивым характером, так что «гарканье» его было чистейшей фантазией Нины Трифоновны. У них не было детей, все нерастраченное материнство Нина Трифоновна отдавала своему седеющему, насквозь прокуренному Вовке, обихаживала, холила, поила, кормила, и жили они, как говорится, душа в душу. Раньше Ольга Денисовна не ценила рядом с собой это маленькое, тихое счастье, даже слегка пренебрежительно относилась к нему, привыкнув и любя говорить с учениками на литературном кружке о других чувствах и образах, красивых и ярких, «Незнакомке» Крамского и Блока, Настасье Филипповне Достоевского, Аксинье Шолохова…

Теперь, проводя за общим ужином вечер с соседями, она грелась возле их тепла, как путник, застигнутый ночью, греется у небольшого костерика…

Нина Трифоновна была великой охотницей посудить об удачах и бедах, горестях и радостях ближних. Самой ближней была соседка по коммунальной квартире Ольга Денисовна, в судьбе которой произошел крутой поворот. Нина Трифоновна видела, учительница сникла, с каждым днем гаснет, и жалела ее.

— И что это, Ольга Денисовна, без причины голову вешаете? Не с чего вам голову вешать. На прожитие пенсии довольно? Обувка, одежка, мебелишка кое-какая есть, на пропитание в ваши годы много ли надо? Значит, довольно. Чего ж вам? Наработались, Ольга Денисовна, хватит. Не все государству да государству, для себя хоть маленько пожить.

Муж, после сытного ужина, удовлетворенно пуская из папиросы «Беломор» колечки сизого дыма, развивал противоположную точку зрения.

— Несознательные твои взгляды, Нина, отсталые. Жизнь тогда есть полная жизнь, когда в ней содержание.

Нина изумленно шлепала себя по коленкам ладонями:

— Содержание! Это что? Цельный день за прилавком стой, это тебе содержание? Да бог с ним! Да спасибочка! Не. Я как до пенсионных лет доживу, в тот же месяц на заслуженный отдых.

— А дальше?

— А дальше попервоначалу примусь за ремонт. Всю как есть квартиру, включая места общего пользования, своими руками подниму до зеркального блеска. Ремонт кончу, хлам разбирать. С хламом расправлюсь — то на тряпки, то чинить, то старьевщику…

— Нынче старьевщики вывелись, — спорил муж.

— Ладно, придумаю что ни то. А после обеда в киношку.

— Одна?

— А хоть и одна? А вечером тебя дожидаюсь с работы. В комнате чистенько, на столе вкусненько.

— Непередовые у тебя, Нина, взгляды.

Нина Трифоновна заливалась тоненьким смехом.

— Гляньте, Ольга Денисовна, а у самого глазки замаслились. Кто из мужиков не желает, чтобы жена полностью при нем состояла, себя не делила, его одного обихаживала?

Муж пускал темный клуб дыма и, следя, как он растекается и тает под потолком, задумчиво говорил:

— Так нет у нее ни мужика, ни детей, ни какой тетки-калеки, за кем бы ухаживать.

Нина Трифоновна смолкала, словно устыдившись чего-то. Молча убирала посуду, искоса поглядывая на учительницу. Никого у Ольги Денисовны. Ни мужа, ни детей, ни тетки-калеки.

7

Все еще не веря глазам, она без конца перечитывала путевку в дом отдыха Рабпроса (профсоюза работников просвещения) на южное побережье Крыма. Едет к морю, на юг! Она, Ольга Денисовна, учительница, не знавшая никуда дорог, кроме Волги, милой Волги, но никуда, кроме Волги, один раз в году, в летние месяцы.

Море. Какое оно?

Ольга Денисовна лежала на верхней полке купе в жестком вагоне; вагон качало, потряхивало; Ольга Денисовна смотрела в окно на летящие мимо сиренево-желтые степи; чистенькие украинские мазанки в вишневых садах; клубящиеся, как белые дымки, облака в светлом небе — знойно, южно.

На юг! В Крым! К морю!

Когда после поезда на крутом повороте автобуса у Байдарских ворот оно сверкнуло слепящей голубизной, скрылось за уступом скалы, снова сверкнуло и больше не уходило, распахиваясь все шире, сияя горячей и ярче, Ольга Денисовна замерла. Вокруг, в автобусе, громко восхищались: ах, ох! чудо! Ольга Денисовна молчала.