Осень

Все дни Николай не оставлял ее, они были вместе. Иногда, забрав у сестры-хозяйки дневное пропитание сухим пайком, уходили на много километров по берегу, до поздней ночи, или в горы, с ночевкой в случайном туристском лагере или в чьем-то сараюшке, или прямо под открытым небом.

— Ты моя первая, — однажды сказал Николай. И словно удивился: — Почему ты? Именно ты? — Засмеялся. — Не знаю. А здорово, что мы встретились. Да?

Он был ботаником, а любил стихи.

— Читай Блока, — иногда просил, нет, приказывал он. Вообще у него был повелительный тон: — Читай Блока.

Она знала все на свете стихи — Блока, Ахматовой, Тютчева.

— Хочешь Лонгфелло?

Если спросите — откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем
Влажной свежестью долины…
Утром их будило солнце.

— Два первобытных человека на прекрасной земле, — говорил Николай.

Они вдвоем входили в пустынное море.

— Ты, оказывается, замужем, — полуспрашивая, сказали Ольге соседки по комнате и столу.

— Да, — коротко ответила она. Она не сошлась ни с кем из соседок, ни с кем не делилась, и Николай справедливо заметил:

— В тебе ничего бабьего. — И, похлопав ее по плечу: — Типичный свой парень.

Ее задело это, «свой парень» и похлопыванье по плечу. Она хотела быть женственной и, как тогда, в первый день, подумала с ужасом: «Курортный роман. И ему двадцать пять. Всего двадцать пять. И он моложе своих двадцати пяти лет».

Оставались сутки до отъезда. Он молчал. Неужели не понимает, не ей же спрашивать: «Как мы будем? Что дальше?»

Ее любовь была бурной и безрасчетливой, бесстрашной и робкой. Ее любовь не требовала ничего в ответ. Никаких обязательств. Только не оставляй меня. Не уходи. Дай мне любить тебя.

«Типичный свой парень». При воспоминании об этих мимоходом брошенных словах ее душа гасла, будто сморщивалась. Впрочем, она и вправду разглядела в зеркальце несколько тоненьких ниточек у себя от глаз к вискам, пока еще не очень заметных.

А может быть, у нее будет сын? Если бы, если бы послала судьба!

Они возвращались с курорта в четырехместном купе, и попутчицы, отдыхающие в том же доме Рабпроса, наперебой ухаживали за Николаем. Болтали, веселились вовсю, а она держалась как бы в стороне, и ее вымученные попытки принять участие в их веселье никуда не годились.

Николай проводил ее до дома. В те годы соседками Ольги Денисовны в коммунальной квартире были две одинокие пожилые сестры — одна фармацевт, другая лаборантка в поликлинике. Обе вышли в переднюю, церемонно поздоровались:

— С приездом, курортница. И вам здравствуйте, — сказала фармацевтка Николаю.

А потом Ольга услышала разговор на кухне, громкий, может быть, намеренно для нее.

— Кавалера наша тихоня в Крыму подцепила, — говорила лаборантка.

— Они за тем на курорты и ездют, — отвечала фармацевт.

Ольга легла на диван, лежала без движения.

Николай пришел через день, спокойный, с ясным взглядом, как тогда, в первую встречу у моря, и она, обессилев, упала в его руки, прижалась всем телом. И он снова похлопывал ее по плечу и утешал:

— Потерпи немного, поживем пока так. Надо подготовить мать. Я единственный у нее, любит, ревнивая…

Здесь, дома, Ольга впервые почувствовала себя женой. Как нравилось ей хлопотать, готовить ужин, накрывать на стол, слушать его торопливые новости, накопившиеся на работе за месячный отпуск, и вдруг, внутренне ахнув от счастья, до боли обвив его шею руками, целовать, целовать. И он, захваченный ее взрывом, отвечал ей и говорил изумленно:

— Мы не виделись вечность.

А всего один день.

Утром Николай раньше ее ушел на работу, и Ольга услышала из кухни:

— Нынче вон как, приходящий муженек-то. Видно, по закону не у всякой выходит.

Теперь соседки только так и называли Николая и вечерами с бессовестным ехидством допытывались:

— Запирать дверь на крючок или ждешь своего?

Ольга отвечала раздельно:

— Не за-пи-рать.

Долго готовилась к встрече с невесткой ревнивая мать Николая. Месяц, два, три, полгода.

А город-то не очень большой. И фармацевт с лаборанткой не только на кухне обсуждали незарегистрированную связь учительницы с заведующим опытной ботанической станцией, и Ольга Денисовна ловила во взглядах педагогов и даже, казалось ей, учеников нечистое любопытство и пряталась, как могла, от людей.

Наконец Николай позвал ее к матери. Ольга видела, он как-то особенно внимательно посматривает на нее, как бы заново оценивая со стороны. «Нервничает, боится, понравлюсь ли матери. Что ж? Естественно. Хочет, чтобы понравилась матери». Но почему-то было не очень спокойно, и она со страхом предстала пред очи высокой худой старухи, с острыми плечами и прямой, негнущейся спиной. «Очи» холодно разглядывали ее, и Ольга смешалась, не зная, как себя вести, что говорить, и рассердилась на Николая: «Неужели не догадывается, как ей неловко, не поможет, нечуткий». А старуха после каких-то незначащих фраз проговорила сквозь зубы:

— Я вас по карточке знаю. Там вы молоденькая…

— Мама! — с укором остановил Николай.

— Что — мама? Я про то, что Ольга Денисовна…