Осень

«Ну и дурак!» — отчетливо прочитал он в ее тяжело остановившемся взгляде.

— Руководство рекомендует… вам понятно?

Постепенно он начинал понимать. Он закусил губу, чтобы не выдать вслух негодование. Руководство! Дергают, требуют. Приказ за приказом. Разумеется, этого пижона, который и до диплома еще не дотянул, они не имеют права ему приказать взять при отсутствии свободных мест в школе. Но… То-то и дело, что «но»…

Он пожал плечами:

— Не знаю, где найти выход.

— Я затем и пришла, чтобы вместе… — смягчилась она, ложась грудью на стол, чтобы быть к нему ближе. — Виктор Иванович, я ваш друг. Я хочу вам только хорошего. В вашем положении, когда вы всего второй год директорствуете в лучшей в городе школе…

— Но какой выход? Выход?

Зазвенел звонок к концу урока, и сразу школа вся загудела, топот десятков ног донесся из коридоров в учительскую; учителя входили один за другим с журналом или кипой тетрадей, кивали, здороваясь с Надеждой Романовной.

Вошла пожилая учительница в темном платье, ладно сидящем на ее статной фигуре.

— Представьте, товарищи, что со мной было! — ни к кому не обращаясь, смеясь, говорила она. — Представьте, веду на полном подъеме урок, по ходу дела надо почитать из Белинского, хвать очки, а их нет. Заметалась туда-сюда. Ребята углядели: «Что вы?» Очки, говорю, потеряла. Они как грохнут!

— Как «грохнут»? — преувеличенно удивляясь, с холодком спросила Надежда Романовна.

— А так. Расхохотались. Да хором, вон очки, вон у вас на цепочке висят. И верно, висят. Я эту цепочку недавно завела, еще не привыкла… Беда мне с очками! То и знай, что ищу. Да что я! Про то, как бабушки теряют очки, сто раз в детских книжках написано.

— Не все. Не всегда, — возразила Надежда Романовна, поведя на директора настойчиво что-то подсказывающим взглядом. Он отмолчался.

«Увиливаешь? Рано или поздно заговоришь, голубчик», — внутренне усмехнулась она. И грустно сочувствуя:

— Склероз, Ольга Денисовна. Неизбежное явление в ваши годы.

— Так уж и неизбежное?

— С природой не поспоришь. Вон в журнале «Здоровье» пишут: свежий воздух и покой. Единственное лекарство: свежий воздух, душевный покой.

3

Итак, приказ. Без печати и штампа, даже вовсе без бумажки, где несколько лаконичных слов, не допуская возражений, диктуют… Впрочем, подобного рода приказы в печатном виде не отдают. Их отдают устно. Через доверенное лицо. Без свидетелей.

Виктор Иванович сидел за письменным столом в своем неуютном и темном директорском кабинете. У него не было привычки шагать при обдумывании острых ситуаций, подобно сегодняшней, когда непременно надо принять то или иное решение.

Сутулясь, с нахмуренным лбом, он сидел неподвижно, и только длинные крепкие пальцы время от времени отбивали по столу сердитую дробь. То или иное решение? Черта с два! Решение одно. Какого-то юнца со студенческой скамьи, наверное, пижона, маменькиного, вернее, папенькиного сынка, протеже, а может быть, родственника прямого начальства, надо устроить в школу номер один.

Виктор Иванович даже тихонько простонал, вспоминая, каких усилий стоило ему добиться директорства в этой школе, где учительский коллектив, традиции, репутация лучшей в городе были созданы до него, не его трудами, и где он получил благоустроенное жилье на первом этаже, вместо прежней одной комнатушки на всю семью в коммунальной квартире. А в перспективе жилищный кооператив в центре города, в районе бульваров. Виктор Иванович стукнул кулаком.

— Черт! Черт и дьявол! — выругался директор.

Никогда ничего не давалось Виктору Ивановичу даром или хотя бы легко. Всего добивался тяжким трудом. Если бы только трудом!

Всякий раз, когда приходилось идти на сделки с совестью, Виктор Иванович страдал. А приходилось. Не постоянно, но приходилось. Виктор Иванович мучительно помнил все эти случаи. Значит, не совсем угасла совесть? Почему угасла? Чепуха! Другие и не на такое идут. И ничего. Сходит. Да еще в почете, продвигаются, повышаются, уважаются…

А он, интеллигентик, хлюпик, несмотря на солидную фигуру, плотные плечи, благообразно спокойную физиономию, он помнил все случаи, и его обжигало стыдом.