Осень

Как язвительно прозвучало это «мамочкино протеже»!

— Мама, мне надо знать одно: ты хотела устроить Утятина?

— Да, хотела послать на работу.

— Все! Мне ничего больше не надо. Все, все.

Он схватил листок, зачеркнул название, написал новое: «Происшествие в школе номер один».

— Не ждал, не ждал, не ждал! — обхвативши ладонями голову, раскачиваясь всем туловищем, исступленно твердил он: — От кого другого, а от тебя, мама…

— Истерика, — пренебрежительно бросил отец. — Слушай, а как же тебя послали спецкором по делу, к которому имеет отношение твоя собственная мать? Завгороно? Твой редактор должен бы сообразить, неудобно посылать сына по делу…

— Я скрыл, — густо краснея, прервал Артем.

— Дай-ка статейку, — сказал отец.

Артем машинально протянул отцу листок, где, кроме заглавия, и написана-то была всего одна первая мучительная фраза. Игорь Петрович без слов разорвал лист на мелкие клочья, кинул в корзину под стол.

— Надо быть круглым дураком или карьеристом, чтобы заварить эту кашу. Из-за кого? Из-за какой-то старухи, которой давно пора на печку греть кости. Надо было сдать письмо в архив. Вы, газетчики, на все письма мчитесь с проверкой? Черт знает, поглядите на этого остолопа — первая командировка, и куда? По какому поводу? Судить собственную мать.

— Я был уверен, мама не виновата, даже в голову не приходило про маму! — бурно прервал Артем.

— Она действительно не виновата, — с холодным спокойствием ответил отец. — Анна, что ты молчишь?

— Слушаю.

— Так вот, не очень умный наш сын, — продолжал Игорь Петрович, представляешь ли ты, какие последствия могла иметь твоя дикая статья, если бы появилась на свет? Подумаешь, разоблачения! Вон в газете «Труд» и не такое печатают. А здесь что? Собственно, что? Что? Старой учительнице предложили на пенсию. Так ведь это закон. Ни один более или менее соображающий читатель и не подумает сочувствовать. Но твоя статья, если бы появилась на свет, — сенсация. Сын разоблачает собственную мать — вот ведь изюминка в чем. Шумиха обеспечена, да какая! Завгороно, депутат… Анна, что ты молчишь?

— Слушаю.

Она повторяла, как автомат, одно слово, и теперь Артем совсем не узнавал маму — у нее было чужое лицо, наглухо замкнутое.

— И Ляльке не поздоровится, задразнят, — продолжал Игорь Петрович. — И в меня рикошетом. Словом, мальчишка, и думать не смей. Вернешься в газету, доложишь, — существенного не нашел. Много шуму из ничего. Иди. Проветри мозги на воздухе.

Артем выбежал стремглав. Слышно было, грохнула в передней входная дверь. И Лялькин зов:

— Тёма, куда? Я с тобой, Тёма!

— Дурак! — фыркнул Игорь Петрович.

В ожесточении он смял папиросу о пепельницу, закурил другую, нервно пуская темные витки дыма. Сел в кресло. Анна Георгиевна, как, войдя, стала у двери, так и стояла.

— Сядь.

Она покачала головой. Нет. Она казалась раздавленной. Он поразился, до чего она казалась раздавленной!

— Вот что, Анна, прошу тебя, не паникуй. Не вижу никаких криминалов. Ты ни при чем. Инспекторша твоя ни при чем. И директор. Господи боже, старой учительнице предложили на пенсию, так ведь не до ста же лет ей занимать место? А молодым дорогу надо давать? И вообще… Единственно неприятно…

Он поскреб в досаде затылок.

— Что еще? — испугалась Анна Георгиевна.

— Ничего, решительно ничего. Сущий пустяк! — засмеялся Игорь Петрович так естественно, что Анна Георгиевна не стала допытываться о его пустяке. Он ведь юморист, заметил что-нибудь в Тёме. Всегда заметит смешное.

Она скрестила на груди руки, крепко держась одной за другую, и неподвижно стояла у двери.

«Каждую мелочь готова раздуть до трагедии, бывают же люди!» раздраженно подумал Игорь Петрович.

Но у него все же немного скребло на душе. Принесла нелегкая к нему на прием ту учительницу! Ведь здоровешенька. Они все, пенсионеры, от безделья копаются в себе, несуществующие болячки отыскивают. Но неприятно, если кто-то вышестоящий, у кого может на Анну быть зуб, или завистник какой-нибудь, недоброжелатель — их на каждом шагу — раздуют историю, распознают, что учительницу отпустили, гм… между нами признаться, не отпустили, а по всему видно, выпроводили на пенсию по болезни, а она здоровешенька…

«Надо же было мне, остолопу, записать в карту… в случае скандала побегут справки наводить, а я черным по белому, гм… Недальновидным я товарищем оказался, Егоровна, признаюсь».

Он не признался, конечно. Жизнелюбие и оптимизм доктора Игоря Петровича Новосельцева подсказывали ему, что все так или иначе образуется. «Анну уважают, не станут из-за какой-то пенсионерки съедать. Главное, выработать тактику».

— Идем обедать, — со здоровым аппетитом позвал Игорь Петрович жену. Нянька, наверное, изворчалась. Богиня Афина, идем. Голоден, как слон, корми скорее слона, или сейчас тебя слопаю.

15

На двери кабинета завгороно вырванная из тетрадки, косо приколотая страница лаконично объявляла: «Приема нет».

Сотрудники отдела, за две-три минуты или вовсе впритык являясь на службу, удивленно перешептывались: «Когда вывесили объявление? Кто? Должно быть, сама. С чего бы?»

Никто не знал. Может быть, только старший инспектор.