Осени не будет никогда

Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода.

– Ничего, ничего, – успокаивала она лысого. – Сейчас такие протезы делают!

Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил:

– Слизькин…

– Это ваша фамилия, – кивнула девушка. – Я знаю… А имя?

– Слизькин уме-ер, – с трудом выговорил лысый.

Сашенька вздрогнула.

– А вы кто?

Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным.

– А как он умер, этот Слизькин? – попыталась Сашенька подойти с другой стороны.

– Ы-ы-ы!… – было ей ответом.

Что-то в этом «ы-ы-ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными.

«Пациенту надо сделать компьютерную томографию», – решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу.

– А, это вы, Сашенька… – совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. – Вас уже отпустили?

– А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата.

– Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий…

– Что-то у вас настроение не праздничное, – заметила Сашенька.

– А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности…

– Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны…

– Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер…

– И на его месте кто-нибудь был бы, – попыталась Сашенька успокаивать профессора.

– Конечно, – согласился тот. – Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!..

– Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! – посоветовала девушка. – Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется!

– У меня внуки взрослые…

– Ну, так правнуки…

– Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший – тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем…

Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза.

– Или, знаете что, – предложила она, – выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть?

– На работе?

– Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов!

– Вы так думаете?

– Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою!

Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей – блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!..

На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела…

Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться:

– Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите…

– Не развалюсь! – вдруг улыбнулась девушка. – Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!..

– Конечно, конечно! – взбодрился академик. – Скажите, что я разрешил!

– А теперь поспите часа два! – предложила Сашенька. – Встанете, будете, как новый!

Она пошла к двери.

– Вы очень хорошая девушка, – услышала за спиной.

Обернулась и еще раз улыбнулась.

Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все – серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…

* * *