Осеннее равноденствие. Час судьбы

О Литве он не слышал, но когда Людвикас, попытавшись и так и сяк объяснить, где находится его родной край, наконец сказал, что он на севере, между Балтийским морем и Россией, хозяин оживился и весело поднял руки: хо, его брат, моряк, был в России, когда вспыхнула революция, в семнадцатом…

Хозяин прищелкнул пальцами обеих рук, подмигнул Людвикасу и спустился в погреб. Вернулся с бутылкой красного вина.

— Ты мой гость, — сказал. Усадил Людвикаса за единственный столик в углу лавки, сам уселся напротив.

Висящее над горами белое солнце припекало спину Людвикаса, солнечный зайчик от бокала вина заплясал на полке. Это была убогая лавчонка, но в ней, без сомнения, раньше можно было получить все, что требовалось, а сейчас тоскливо чернели пустые полки. Казалось, никто сюда не заглядывает, никому не нужны припорошенные пылью товары. Да и сам хозяин был всеми забыт.

Холодное выдержанное вино развязало языки. Людвикас рассказывал о Литве, потому что хозяину все было интересно, он всему простодушно удивлялся.

За прилавком открылась низенькая дверца, бесшумно вошла девушка. Увидев Людвикаса, попятилась, но хозяин позвал ее:

— Лаура! Иди к нам.

Лаура кивнула, здороваясь с незнакомым мужчиной, с опаской посмотрела на отца.

— Этот человек из Литвы, — сказал хозяин, но на его дочь эти слова не произвели никакого впечатления; она стояла опустив руки, словно все еще сомневаясь, не следует ли ей уйти. — Ты что-то хотела сказать?

Лаура покосилась черными глазами на отца.

— Это хороший человек, говори, — подбодрил отец.

— Маме плохо.

Людвикас торопливо встал, хотел заплатить за вино, но хозяин денег не взял, сказал, что это convidada[16], и пригласил заходить еще. Он зашел и на следующий вечер, приятно было потолковать с этим крестьянином-лавочником.

— Революция победит, и вам больше не придется нуждаться, — сказал Людвикас.

Педро (так звали хозяина) помолчал, потер ладонями пузырящиеся колени вельветовых штанов, кивнул:

— Слышали.

В его голосе прозвучало сомнение; Людвикас вспыхнул:

— Вы не верите, сеньор Педро?! Не верите?!

Лауру испугали эти слова; она подскочила к отцу, встала за его спиной, положила руки на плечи.

— Он верит… Он верит в победу!

Ладонь хозяина ласково коснулась руки дочери.

— Успокойся, доченька. Это хороший человек, я же тебе говорил, с ним можно говорить откровенно. Я верю в революцию, Людвикас. Верю в идею. Но я боюсь, что берега Эбро слишком низкие, чтобы уместить всю кровь.