Осеннее равноденствие. Час судьбы

Паулюс оживился, словно освободился от каких-то невидимых оков, сильнее замахал руками, голос его выровнялся.

— В школе никогда легко не было, работа есть работа. Но не потому тяжело, что ученики не желают учиться, что они какие-то тупицы, как некоторые считают. Мне-то всегда казалось, что ученики гораздо сообразительнее, чем педагоги.

Паулюс оглянулся через плечо на быстро приближающийся берег, поднял весла.

— Сегодня у меня такой трудный день… — он смотрел широко открытыми глазами. Ледок, затягивавший раньше их зрачки, уже растаял, исчез. — Надеюсь, ты еще побудешь в Вангае?

Кристина пожала плечами.

Он первым выскочил из лодки, протянул руку Кристине. Рука была крепкая, прохладная.

— Если б не дела… В Лепоряй мне надо съездить, вот что, — сказал уже на тропе.

Кристина навострила уши.

— В Лепоряй моя сестра.

— Живет там?

— Да.

«И хорошо живет», — улыбнулась Кристина про себя, хотела что-то добавить, но сдержалась.

Стояли, вроде не зная, как попрощаться. Завтра встретиться? Когда? Где?

— Давно не видела сестру? — неожиданно спросил Паулюс. — В моей карете места достаточно.

Кристина так и оторопела. Ах, господи, сейчас запрыгает на одной ноге, как девчушка! Однако приосанилась, отвела глаза в сторону.

— Говоришь, к сестре, — степенно рассуждала она, а все существо кричало: «Еду, еду!» — Не знаю… Просто не знаю, как быть.

— Как хочешь…

Повернется и уйдет. Уйдет…

— Ну, если… Еду! Знаешь что, еду.

— Тогда в двенадцать… Нет, может, в час. Ровно в час.

— Где?

— Где? — Паулюс насупил лоб. Кристине показалось, что он вспомнил про «горсправку» и чего-то испугался. — Буду ждать у книжного. Как раз собирался в книжный заскочить.

Когда Паулюс исчез за выступом высокого берега, Кристина попыталась ускорить шаг, однако ноги, казалось, онемели. Все тело покалывали иголки, словно и оно затекло. За что хвататься, как успеть? Ведь она непричесанная, без маникюра. Волосы слиплись прядями, маникюр облупился — не поедешь же в таком виде. В парикмахерскую бежать? А кто может поручиться, что не выйдешь из нее чучелом. От вангайской парикмахерской не жди добра, даже в Вильнюсе нередко случается… Не лучше ли принести ведро озерной воды, нагреть, вымыть голову и самой причесаться. На дне шкафа увидела оставшиеся от старых времен бигуди, шпильки. Жаль, фен не прихватила. Ей-богу, сама приведет в порядок прическу и ногти, будет выглядеть просто, скромно.

В час… будет ждать… в час дня…

Смутно мелькнуло: в половине десятого… в одиннадцать… Мелькнуло и пропало автобусное расписание. Словно и не было недавно других планов.

* * *

На заднем сиденье автомобиля краснел большой букет астр, пахнущий осенью. Паулюс Моркунас поймал взгляд Кристины.

— Перед первым сентября я всегда езжу в Лепоряй. Уже который год.

Старенький автомобиль с облупившейся краской, отломанными дверными ручками сипло стрекотал, на выбоинах тарахтел, как телега. Паулюс правил напряженно, чуть наклонясь вперед, сосредоточенно глядя на ныряющую под колеса полосу дороги, словно в любую минуту ждал несчастья. Полотняная кепка с захватанным козырьком, не новый рябенький костюмчик, на шее туго затянут крупный узел галстука, — не похоже, чтобы он следил за своей внешностью. А может, хотел подчеркнуть, что чихал он на свою спутницу… что ему безразлично, кто сидит рядом. Потому, наверное, и замолк. Сказал, и все тут. Если тебя интересует, спрашивай, он ответит.

Удобно откинувшись, заложив ногу за ногу, Кристина краешком глаза наблюдала за Паулюсом, за его жилистыми руками, крепко сжимающими обтянутый кожей руль. Однако в том, как напряжены были руки, во всем поведении Паулюса сквозила какая-то сковывающая его неуверенность. Небось уже сам не рад, что пригласил Кристину… Локти кусает, что назначил встречу у книжного магазина. Когда Кристина подошла к автомобилю, Паулюс даже не вышел: перевесившись через спинку сиденья, открыл дверцу и толкнул ее. Казалось, сейчас отчитает: «На три минуты опоздала». Однако он беззаботно сказал: «Ну что ж, поехали». Потом добавил: «Пристегнись, такой порядок». Его явное равнодушие привело Кристину в растерянность, она сидела с таким ощущением, словно напросилась покататься.

Мимо побежал редкий, с кустами орешника и рябины перелесок, взгляду открылись широкие, уже вспаханные поля с разбросанными огромными скирдами. На лужайке, как на зеленом ковре, расхаживали целой стаей аисты, махали крыльями, стучали задранными вверх крыльями — собирались в дальний путь. Черной тучкой вспорхнули скворцы. То тут то там утопали в березовых рощицах и садах одинокие хутора. Людей — ни души, поэтому все вокруг выглядело унылым, лишь громыхали навстречу пустые и наполненные чем-то грузовики, шмыгали мимо «Жигули». Кристина зажмурилась. «Был бы я свободен», — сказал однажды Паулюс. Чеслове сказал когда-то.

Молчание Паулюсу, по-видимому, показалось невыносимым. Он высунул руку в окошечко, подержал на ветру, провел ею по лицу и заговорил:

— Я каждый год навещаю своего бывшего ученика.

— Почему перед сентябрем?