Осеннее равноденствие. Час судьбы

— Вот-вот, может, не дочки? Что мне Зенонас скажет?

— Или мы не от одного отца, маменька?

— И правда… Как я дома покажусь?

— Дом — папенькино наследство.

— Папенькино…

— За что нас так обижаешь, маменька?

— За что?

Виргиния все спрашивала, Гедре все поддакивала, страшась своего Зенонаса, а лицо матери расплывалось в странной улыбке. Губы раскрылись, углубились вертикальные морщинки, глаза пригасли, ввалились, и лишь в узких щелочках светились живые еще угольки. Кристине стало страшно: сестры не говорили, а гвозди в гроб матери забивали.

— Хватит! Перестаньте! — закричала она, пересела к матери, которая все так же чудно улыбалась. — Мама, неужели ты не слышишь? Не надо так, мама. Не надо мне одной. Продай, раздели. Или всем троим отпиши.

— Ты просто ангел, сестра! — просияла Виргиния.

Сестры снова загомонили, чуть ли не бросились обнимать Кристину, потом насели на мать: мама, Криста же не согласна, она не хочет… Маменька, она справедливо говорит, подумай, ведь мы все для тебя…

Лицо матери вдруг переменилось, она встала, держась за высокое изголовье кровати, и медленно сказала:

— Оденься, Кристина, и возьми зонтик. Пускай власти составят бумаги так, как я сказала. А пока Гражвиле жива, она будет жить здесь, ухаживать за моей могилой.

Ее голос звучал так твердо, что Кристина не могла припомнить, говорила ли мать когда-нибудь таким тоном. Год, два, а может, всю жизнь готовилась она к этому своему шагу, который теперь делает без колебаний, и никому не сбить ее с дороги.

Когда они под проливным дождем вышли на улицу, из дворика, злобно взревывая, выкатилась поблескивающая мокрым лаком «Волга». Ни Гедре, ни Виргиния не обернулись, не удостоили мать и Кристину взглядом.

…Времени у Кристы оставалось море, и шагала она медленно, не торопясь. Сделав крюк, оказалась в курортном парке, в центре его на гранитном постаменте, широко раскинув хищные крылья, словно собираясь куда-то улететь, сидела огромная бронзовая птица. Говорят, когда-то с этого постамента сурово взирала голова Николая II, в тридцатом юбилейном году на него водрузили голову великого князя Витаутаса, потом… Не долго держались головы на постаменте, а теперь вот уже третье десятилетие восседает птица — орел? сокол? феникс? — кажется, подпрыгнет однажды, взмахнет крыльями и мимо верхушек мачтовых сосен взмоет в ясное небо. Люди толпились, разговаривали, с сумочками в руках спешили в грязелечебницы, некоторые из глазурованных глиняных сосудов потягивали целебную воду. Набежавший ветерок зашумел в кронах деревьев, сыпанул горсть листьев, угнал прочь облако пыли, и снова все затихло, успокоилось. Откуда-то доносилось странное «туканье». Но это не дятел долбил дерево. И не дети камешками кидались. Это «туканье», на диво ритмичное, звучало как музыка. Кристина огляделась, на широкой дорожке заметила стайку людей. Повернула к ним. «Туканье» раздавалось все ближе. Запрокинув головы, все почему-то глазели на ветки старого, пожелтевшего уже вяза. Тук, тук, тук… тук, тук, тук… Чуть в стороне от людей, у самого ствола дерева стоял мужчина с фотоаппаратом, болтающимся на груди. Да ведь это Бронюс Гедонис! — узнала Кристина и увидела, что он постукивает чем-то, зажатым между пальцами.

— Вон… глядите… скачет, — стоявшая рядом с ним женщина протянула руку к дереву. — На ветке… на другой…

Кристина увидела белочку.

Тук, тук, тук… Тук, тук, тук…

— Таня! — откинув голову, позвал Бронюс зверька и, протянув ладонь, показал два крупных ореха. — Таня, Танечка…

Белка по стволу дерева спускалась к земле.

— Кто желает увековечиться, товарищи? — Бронюс повернулся к зевакам. — Поторопитесь, товарищи, поторопитесь. С вашей ладони будет угощаться белочка Танечка. Прошу вас…

Подошел смуглый мужчина в клетчатой рубашке навыпуск, Бронюс поставил его перед деревом, положил на его ладонь орех, а сам, отступив несколько шагов, поднес к глазам фотоаппарат. Белка побежала кругами по стволу вверх, потом прыгнула на землю, пригляделась к ореху и наконец смело прыгнула на руку горца, уселась, хвостик трубой. Передними лапками взяла орех.

Щелкнул затвор фотоаппарата.

— Благодарю.

Белка уже скакала с ветки на ветку.

— Кто еще, товарищи? Пользуйтесь случаем. Белочка Танечка к вашим услугам.

Тук, тук, тук… тук, тук, тук…

Люди разошлись, Кристина даже не заметила, что осталась одна. Бронюс потоптался вокруг стенда с фотографиями, обернулся и опешил, увидев ее.

— Может, есть желание… — махнул на дерево, на пропавшую в густой листве белочку.

— Нет, спасибо.

Бронюс печально усмехнулся.

— Понимаю, это глупо. Но людям нравится, им нужна экзотика.

— Вы фотохудожник, и так…

— Уважаемая соседка…

— Кристина…

— Уважаемая соседка, я работаю в фотоателье. Я служу. Я выполняю план. Производство — это производство, жить надо.

— Я вас не обвиняю, Бронюс. Но согласитесь сами, что и карточку для альбома можно сделать по-разному.