Осеннее таинство

В Муари тем временем готовились к Озернику. В этот старинный праздник жители деревни благодарили озерных духов за богатый урожай и теплое лето, а заодно молили о мягкой зиме. В праздничные дни веселье гремело на всю округу. Гулять начинали с вечера, а ближе к ночи под песни и пляски спускали на озеро плот с угощениями для духов. Задабривали своих благодетелей, кто чем может – хоть бы и кусочком хлеба. Всю ночь плот плавал по озеру, а под утро всякий раз бесследно исчезал вместе с приношениями. Строить плот доверяли не каждому, а лишь самому достойному. В этом году выбор пал на дровосека Ульфа, после того как он спас цыплят из горящей хаты деревенского старосты.

Незадолго до того, как Вилли угодил к лесникам, здоровяк Ульф начистил сапоги до блеска, надел лучшую рубаху и довольный собой отправился в лес за деревом для плота. Ходил долго и придирчиво выбирал самое лучшее: то слишком молодое окажется, то больно старое. Бывало подходил, стучал по дереву и прислушивался, а затем, плюнув с досады, шел дальше.

Походил он так вокруг, и вроде бы приглянулась ему одна березка. Погладил ее и заговорил как со старой подругой:

– Ну чего, родная, готова делу доброму послужить? Молчишь? Ну, стало быть, хочешь не хочешь, а придется.

Ульф замахал топором и стук звонким эхом разошелся по лесу. Береза затряслась, затрещала и повалилась на землю.

– Хороша березка, – выдохнул он, вытирая пот со лба, – славный плот из тебя выйдет, – а тебя, старушка, на зиму припасем, – добавил он, глядя на высоченную сухую сосну.

Старое дерево недолго сопротивлялось могучим ударам топора и с треском повалилось вниз на кустарник.

– Ай! Ой! – завопили из кустов.

– Подучилось аль нет? – встревожился Ульф.

Он осторожно подошел к верхушке сосны и увидел там человека, придавленного ее ветками. Рядом лежала шапка полная расплющенной брусники.

– Да ты никак лесник! – воскликнул Ульф, глядя на мундир придавленного сосной бедолаги, – живой ты аль нет?

Тот лишь прокряхтел в ответ.

– Ты чего, дурень, туда полез? – расстроился Ульф, – тащи теперь тебя в управу, а мне и забот больше нету. Кто за березкой моей приглядит?

Ульф нехотя закинул лесника на широченные плечи, взял топор и побрел к управе.

У обочины лесной дороги стояла старушка в серых лохмотьях, и выгуливала козу.

– Ты чего это, бродяга бесстыжий, наделал? – прокряхтела старушка.

– А? – устало ответил Ульф и обернулся.

– Чего, гусь бешеный, натворил спрашиваю? – прикрикнула она и вытаращила на него правый глаз, левый не открывался под тяжестью огромного ячменя, – этак можно среди бела, человека топором? Он уж поди и не дышит.

– Ну тебя, старая, не трогал я его! В лес за дровами ходил, да вместо того вон чего нашел. К Туве теперь несу.

– Ой, ой! Убил! Закапывать понес, злодей бездушный!

– Тьфу. Говорю ж тебе не трогал!

– Ой!

– А ну тебя! – не выдержал Ульф и побрел дальше.

Старушка без устали бранилась ему вслед; а коза, не обращая на то внимания спокойно щипала травку.

* * *

Пока Вилли размышлял о свободе, в управу ввалился взмокший Ульф с топором в руке. С его плеч свисало тело с кровавыми подтеками на лице.

Фульк равнодушно глянул на дровосека и тут же отвернулся; Тува чуть заметно поежилась и покрепче ухватилась за лямку ружья; перепуганный воришка в миг избавился от пут на ногах и юркнул в дверь; а невозмутимый Хансен, не теряя выправки, держал руки по швам.

– Тува, Хансен, доброго вам дня, – улыбнулся Ульф, – как поживаешь, Фульк?

– Всяко лучше, чем ноша твоя, – отозвался Фульк.

– Кто ж его так? – осторожно спросила Тува.

– Дерево, – ответил Ульф и аккуратно уложил лесника на пол, – ты погляди-ка, кряхтит. Стало быть, живой пока.

– Какое еще дерево? – ахнула Тува.

– Сосенку я рубил, а он в кустах спать улегся, кто ж знал? А чуть правее бы прилег, гляди б совсем зашибло.

– Хансен, беги за ребятами и в лазарет его отнесите! – приказала Тува.

– Есть! – откликнулся он и уже через секунду скрылся в коридоре.

– Он же с ночной смены должен был в казарме отсыпаться. Чего он в кустах делал? – нахмурилась Тува, осматривая раненого.

– Поди заснул пока ягоду собирал.

– Оклемается, я ему такую ягоду устрою! – взорвалась Тува, но сразу успокоилась, глядя на страдания раненого.

– Воспитание наука непростая, – важно заметил Ульф, – как бабуля моя матушке моей же говорила: «С ними построже надобно, а то не успеешь оглянуться, как они уже в лес за ягодой бегут».

– Непростая, – согласилась Тува, – они и приказов выполнять не научатся, и головой думать – а браконьерам такое только на руку, – махнула она на арестантов.

– А то же, – согласился Ульф, – опасно без головы на службу выходить.

Тува мимолетно улыбнулась.

– С этим у нас совсем беда, – продолжила она, – особенно после того, как новый приказ от командования пришел. Мои точно головой повредились, как услыхали, что тому, кто лучший метод в борьбе с нарушителями придумает вперед три жалования выплатят. Дня теперь не проходит, чтобы чего нового не изобрели: то маскировки особые, то засады… Бочки еще эти, – поморщилась она, – устала их бредни слушать.