Осенние дали

— Да-а, — протянул Молостов. Он догадался, что Камынины ни к какому решению не пришли, и, не зная, о чем говорить, повторил: — Во-он что?! А большой парень, большой. Серьезный.

— Весь в Андрея.

Мальчик действительно весьма походил на отца, и не только выпуклым лбом, зелеными глазами, рисунком рта. Он и стоял как отец: спокойно, невозмутимо и, казалось, отлично понимал все, о чем этот большой светлоусый дядя говорит с ним и мамой. Очевидно, сходство младшего Камынина со старшим не доставило Молостову удовольствия. Он хмуро встал и лишь из желания сделать приятное матери погладил Васятку по голове.

Мальчик внезапно вывернулся из-под его руки, воскликнул:

— Мам, я к ежику. Он, наверно, пришел домой обедать.

И побежал к дубовому бревну.

— Еж там, — пояснила Варвара Михайловна технику. — Придется поймать да переселить в шалаш.

Около Васятки остановилась тачечница, слащаво пропела:

— Ой, да никак новый енженер приехал? Сашейку строить? Милый же ты мой, какой он беленький!

От трассы к ним подошли двое возчиков.

Мальчик сразу стал баловнем лагеря. Баздырева дала ему кулек с закаменевшим печеньем; Маря Яушева перед обедом играла с Васяткой в «палочки-застукалочки»; плотник Елисеич сказал, что у него меньшенькая дочка «схожего возраста», и сделал из ясеня лук, стрелы; мордовка тетя Палага принесла из лесу в туеске земляники. Одна Забавина осталась равнодушна к Васятке, но и она подарила ему свежий огурец.

Вечером женщины пошли купаться на Омутовку и взяли с собой мальчика. Варвара Михайловна надула наволочку пузырем, учила его плавать. Постельку она ему устроила рядом со своею; когда улеглись, долго рассказывала сказки.

Не удалось Молостову побыть вдвоем с Камыниной и во вторник: всегда между ними появлялся Васятка. Когда же он с ежом убегал в лес, Варвара Михайловна вдруг спохватывалась:

— А где мой озорник?

И начинала его искать.

Чашинцы торопились с укладкой шоссе, боясь затяжной непогоды, и Молостов целыми днями пропадал на трассе. Руководил ли он засыпкой песка в «корыто», следил ли за укладкой щебня на полотне, перед его мысленным взором неизменно возникала Варвара Михайловна, призывно улыбаясь, протягивала руки. Она часто снилась ему; идя по лесу, он вдруг слышал ее голос, дико и радостно оглядывался по сторонам. Молостов замкнулся в себе, работал с каким-то ожесточением и однажды, глубоко задумавшись, чуть не попал под отвальный нож бульдозера.

После того как Молостов держал в объятиях Варвару Михайловну, целовал в губы, он понял, что полюбил ее так сильно, как не любил никого и никогда в жизни. Студентка-уралочка? О, тогда он был желторотый парень и не знал, что такое любовь. Впоследствии на близость с женщинами он смотрел как на временный союз и не верил, что они страдали, оставленные им. Теперь Молостов сам испытал горькую и сладчайшую муку любовного плена; однако освобождение от него показалось бы ему великим несчастьем. Куда девалось его чувство превосходства над «бабенками», легкое отношение к браку? Еще весной, приглянись ему подходящая девушка, он бы женился: надоело одиночество. Теперь он не мог ни о ком думать, кроме Варвары Михайловны. Свидание с ней в лесу убедило Молостова, что и она любит его, принадлежит ему душой и, видно, только не решается порвать с мужем. Да, ей оставить семью — значит совершить внутренний переворот, изменить привычный строй мыслей. Но ведь нельзя же сидеть сложа руки? Нужно добиться от Вари уступчивости, убедить порвать с прошлым.

В среду, когда ударили в рельс на перерыв, Молостов задержался на полотне с механизаторами. Перед обедом он все же решил искупаться и почти бегом направился по откосу к речке, раздвигая обеими руками рябиновые кусты. Снизу, от Омутовки, навстречу ему поднималась Варвара Михайловна с мокрым купальным полотенцем на плече; впереди бежал Васятка с темными от воды, прилипшими ко лбу волосиками. Молостов, не обращая внимания на одевающихся недалеко у реки женщин, весело, решительно заступил ей дорогу.

— Вас теперь одну не застанешь, — сказал он, показывая в улыбке яркие, ровные зубы. — Вы все с малышом… а то лагерницы вокруг.

Она вспыхнула от счастья, беспокойно оглянулась назад, проговорила не сразу:

— Я мать, Павел Антонович. Знаете, когда Васятка был совсем крошечный, я его очень полюбила, но полюбила все-таки меньше, чем мужа. А сейчас, с каждым годом, ребенок становится мне дороже, вот я и не расстаюсь с ним. Видно, возраст такой: двадцать шесть лет.

— О, вы еще слишком молодо выглядите для матери, — сказал Молостов и требовательно, умоляюще продолжал: — Варя, нашей встрече в лесу помешали. Где мы увидимся? И когда? Тогда я не высказал и сотой доли того, что хотел, а нам еще многое надо выяснить, определить.

В глазах Варвары Михайловны мелькнула тень, словно одно воспоминание о том вечере вселило в нее волнение, радость, тревогу. Теребя кончик мохнатого купального полотенца, она сказала:

— Мне очень трудно… Павел.

Она впервые назвала его Павлом, и он весь преисполнился благодарности к ней.