Осенние дали

Она взяла рюкзак и спрыгнула на землю. Отойдя немного, Варвара Михайловна услышала у машины голос Молостова, окликавший ее по имени. Она остановилась, вспомнив, что не попрощалась. Может, вернуться? Лейтенант этот, право же, славный. Конечно, им больше никогда не встретиться, но его соседство скрасило ей путь до райцентра. Варвара Михайловна подумала, улыбнулась и зашагала в глухую ночную темень районного городишка. Сейчас в Доме колхозника она увидит мужа. Андрей у нее очень хороший. Только все время занят: дела, дела, дела. Иногда целыми днями его не видит. Разумеется, она теперь «остепенилась», не пылает к нему восторженной девичьей любовью, как в первые годы после свадьбы, когда готова была бегать за ним на работу, ревновала ко всем знакомым, но все равно Андрей дороже ей всех мужчин на свете, и она никогда ни на кого его не променяет.

А возле опустевшей трехтонки Павел Молостов тщетно отыскивал недавнюю попутчицу. Шофер в свете фары пересчитывал деньги, полученные с пассажиров.

— Что, охотник, куропатку упустил? — подмигнул он своим бесстыжим глазом.

— А? — несколько смущенно обернулся к нему Молостов. — Нет, я ничего. Осматриваю вот свое новое местожительство. Что ж, по случаю благополучного прибытия устроим перекур?

Он достал портсигар, протянул папироску и шоферу.

— Пробились, значит, из грязевого окружения, — сказал Жогалев, зажигая спичку. — Если говорить по правде, лейтенант, думал я, что заночуем в лесу. Придется, мол, утром тракториста искать да умасливать поллитровкой, чтобы вытащил мою «ракету». Вот кто зарабатывает в распутицу: трактористы! — Жогалев вдруг снова подмигнул и захохотал. — А куропаточка-то была что надо: скажи, лейтенант? Высоко только, друг, летает.

Молостову был неприятен этот смех, все же он спросил:

— Чья она?

— С Моданска. Муженек ее твой новый хозяин, так что глазенапа не запускай. Камынин. Не слыхал? Главный инженер облдоротдела. С весны у нас шоссейку потянут на шестьдесят два километра, вот под его рукой поработаешь. Сурьезный человек.

Шофер сплюнул и полез в машину, чтобы отвести ее во двор райпотребсоюза. Молостов расспросил его, как найти Дом колхозника, опустился на чемодан, задумался. Так вот откуда у Варвары Михайловны осведомленность о постройке шоссе! «Эх, хороша бабеночка, — подумал он. — Хороша. В самое сердце запала. Про таких людей думаешь, что они явились из далекой мечты, — столько в них притягательного, близкого».

Грузовик ушел, и техник вдруг заметил на темном снегу по другую сторону грязной, подмерзшей к ночи дороги женскую фигуру: присев на корточки, она неторопливо перекладывала что-то из мешка в кошелку.

— Забавина? — скорее угадал он, чем разглядел. — Вы еще не ушли?

— Сами видите, — ответил знакомый грудной голос попутчицы в платке и дубленке.

Он сделал бровями такое движение, словно отгонял какие-то думы, сладкие мечтания: так проснувшийся человек растирает ладонями лицо, разминается. Привычной молодецкой походкой подошел к Забавиной.

— А я вас за ЗИЛом и не приметил. Может, нам по пути?

Улыбка скользнула по губам женщины, она легко выпрямилась.

— Может.

— Давайте, Забавина, помогу вам нести. Покажете мне Дом колхозника? Вы еще в машине обещали. Случаем не знаете, где квартиры сдаются? Мне бы хоть какую комнатенку на первое время. Отблагодарил бы.

Женщина с вызовом покосилась на него.

— Чем?

— Горячим поцелуем.

— Дешево цените чужую заботу.

— Ну, сотней подряд.

Она засмеялась и ничего не сказала.

Гуськом — Забавина впереди, Молостов за нею — они стали пробираться по снежно-грязным тропкам вдоль деревянных домишек, заборов, палисадников, перепрыгивая через склеенные ледком лужи. Молостов нес свой чемодан и ее мешок. Миновав несколько улиц, женщина сказала, кивнув на оштукатуренное приземистое здание с одним ярко освещенным окном.

— Вот вы и у места. Дом колхозника.

Прощаясь, Молостов по-ухажерски подкрутил ус, пригнувшись, заглянул ей в глаза.

— Что же вы не скажете, Забавина, где работаете? Как вас повидать?

— Захотите — найдете.

И, перекинув через плечо связанную ношу — кошелку наперед, мешок за спину, Забавина легко зашагала через дорогу, и скоро только чавканье резиновых сапог по грязи, хрусткое позванивание льдинок по лужам показывало направление, в каком она удалялась. Молостов нашарил в потемках ручку, рванул на себя дверь.

В темной канцелярии было тепло, на стене тикали жестяные ходики с красными розанами вокруг циферблата, и техник вдруг почувствовал, как он замерз, устал в дороге. Перед рыхлой заспанной дежурной, облокотясь на грубо оструганную, некрашеную загородку, стоял лобастый мужчина тридцати с небольшим лет, в замшевой куртке, из-под которой виднелся галстук, в сапогах. Волосы у него были русые, очень светлые, густые, зачесанные назад: они весьма молодили его открытое, умное лицо. В руке он держал паспорт.

— Вы ведь вчера отдали мне свой документ, товарищ Камынин, — мигая слипающимися веками, говорила дежурная, видно еще не совсем придя в себя. — Откуда у вас другой?