Осенние дали

— Повторяю вам: это паспорт жены. Я завтра должен был заехать за ней в деревню к теще, а она вдруг сейчас сама явилась. Пять минут назад в коридоре встретил.

Он смущенно, радостно улыбнулся и как-то по-детски потер рукой волосы на макушке. Зубы у Камынина были неровные, один выдавался вперед, но улыбка очень красила лицо: сразу пропадала его серьезность, замкнутость, и каждому становилось видно, какой он, в сущности, простой и доброжелательный человек.

— Жена у вас в номере поселилась? — спросила дежурная, очевидно окончательно проснувшись, и зябко передернула толстыми плечами под пуховой шалью. — Ну, давайте, давайте паспорт. Вы только на одну ночь у нас?

— Теперь завтра домой.

Поставив ободранный, перевязанный веревкой чемодан у двери, Молостов молча слушал. Значит, разбередившая его сердце спутница ночует в этом же доме? Встреча с ее мужем — а своим начальником — была совершенно неожиданной. Он глядел на большой выпуклый лоб Камынина, на его зеленоватые приветливые глаза и не мог не поймать себя на противной мысли, что вот эти губы пять минут назад целовали Варвару Михайловну. К дежурной он обратился лишь когда за главным инженером областного дорожного отдела закрылась дверь.

— Номеров нет, — зевая, сказала женщина. — Вот есть койка в общем. Скажите спасибо, что и такая нашлась. Не всегда бывает.

— Мне все равно, — хмуро ответил Молостов.

Дежурная не торопясь обмакнула в чернильницу ржавое перо, подумала, сбросила на пол каплю и, вытянув губы трубочкой, принялась выписывать квитанцию.

III

Апрельские дожди смыли последний снег с грязных улиц Чаши, помогли пробиться молодой щетинистой травке.

Поздним субботним вечером Молостов, одетый в чистый, несколько мятый китель, хромовые навакшенные сапоги, вошел в полупустой районный ресторан. Буфетчица в белом халате поверх пальто считала за стойкой деньги.

— Опоздал, Настя? — шутливо, с уверенным видом обратился к ней Молостов. — Неужто ничего нет горячего? Только что вернулся аж из-под Бабынина, чинил мост на Омутовке с плотником Порфишиным из «Верного пути».

Деньги перед буфетчицей лежали аккуратно разобранные: отдельно серебро, отдельно купюры. Продолжая считать, она улыбнулась Молостову уголками подкрашенных губ, как человек знакомый, больше того — имеющий о нем особые, немного секретные сведения.

— Три пятьдесят, четыре… Клава! — крикнула она, не поднимая головы. — Выдь сюда… Четыре было? Четыре пятьдесят, пятерка, пять с полтиной, шесть…

Минуты через две из кухни, как бы делая одолжение, вышла Забавина, хмурая, недовольная.

— Звала, Настя?

Продолжая считать деньги, буфетчица кивком показала на дорожного техника.

— Восемнадцать… Тебя ждут… Восемнадцать с полтиной, девятнадцать…

Она так и не подняла глаза. Забавина уже увидела Молостова, и выражение ее красивого лица, полных, пышущих румянцем губ, черных горделивых глаз сразу изменилось. Она подошла к нему, кокетливо оправила фартучек. Молостов крепко, по-особенному, значительно пожал ей руку выше локтя. В молодцеватом развороте его плеч, в поставе шеи, в громком голосе проглядывало сознание того, что здесь он желанный гость и его присутствие доставляет женщинам удовольствие.

— Поко́рмите, Клавочка, голодающего?

— Надо б отказать, — ответила она, игриво улыбаясь, склонив набок черноволосую, гладко причесанную голову в кружевной наколке. — Опаздываете.

— Совсем не чаял засветло в Чашу попасть, — весело говорил Молостов. — Если б не директор МДС Горбачев, и сейчас бы километры отмеривал: спасибо, подвез на своем газике. Беда, часов нет: из армии возвращался, то ли потерял, то ли жулики срезали.

— Купите новые.

— Собираюсь. Хорошо бы достать спортивные: в них и купаться можно, и упадут — не разобьются. Только вряд ли торгуют такими на периферии.

— К нам в райпотребсоюз, по-моему, как раз недавно забросили несколько штук. Знала б, раздобыла вам… по знакомству. Ну, я еще узнаю, может, не поздно.

— Правда? Заранее примите мою заявку. Так ничего, Клавочка, у вас на кухне не осталось?

— Как попросите, — опять улыбнулась Забавина и весело, заговорщицки посмотрела на буфетчицу.

— Диктуйте условия. За тарелку борща готов отдать полмира. Скоро горпищеторг начнет делать мороженое — угощу.

— Это еще когда-то будет! Обедать небось сейчас хотите?

— Ну… в кино приглашу. Вы нынче свободны? Говорят, новую картину из Моданска привезли — «Слепой музыкант». Как вы, Клавочка? Пойдете, Настя? — обратился Молостов и к буфетчице и, уверенный в согласии, заявил: — Я позавчера получку получил, всем покупаю билеты.

Женщины фыркнули от смеха, о чем-то зашептались.

— Придется уж покормить.

Молостов сел на свое обычное место в углу у окна. Ресторан представлял собой продолговатую, обклеенную обоями комнату с низким дощатым потолком, пропахшую селедкой, вечно дежурившей на витрине за стеклом буфета, настойкой зверобоя, щами. В углу стоял чахлый фикус, его квадратная кадка была обернута пожелтевшей, скоробленной бумагой, в засохшей земле торчали окурки.