Осенние перелеты (сборник)

Наташка закусила губу, прижалась к Леньке. Так, прижавшись друг к другу, они и попятились к двери. Только Коля не волновался. Он и Матвею Михайловичу посоветовал:

– Вы не волнуйтесь. Мы за эту штуку внесем. – И протянул учителю десять рублей.

– Чем это пахнет? – тихо спросил учитель.

Коля понюхал десятку.

– Ничем…

Но учитель, подрагивая ноздрями, уже шел к рации. Включил… Из рации повалил желтый дым.

– Вот чем пахнет! – загремел учитель неожиданно мощным басом.

– Мы же внесем, – пискнул Коля.

– Что такое – внесем? Что такое – внесем? Извольте явиться к директору… И немедленно. – Михаил Матвеевич помахал Колиной десяткой, уставился на нее, разглядел и воскликнул. – А это что такое?!. Немедленно! Сию же минуту к директору!

Ребята выскочили из кабинета.

* * *

Северное сияние, порванное верховым ветром, пошло улетать ввысь, рассыпалось и закружилось в вышине мерцающей пылью.

Все изменилось в природе. Все посуровело вдруг, как если бы адмирал сменил свой парадный мундир с орденами на боевой строгий китель.

И медведь, что лукаво сидел у продушины, поджидая тюленя, ушел за торосы. И песец, и сова, и мгновенный, как луч, горностай, бегут-летят, как снег на снегу, невидимые, ищут щели.

– Говорит Центральная арктическая метеостанция. Передаем второе штормовое предупреждение…

И леммингово осторожное племя зарывается в снег, едва успев добежать до своих сытных нор.

– «Снег», «Снег», я – «Фиалка». Евгений, где же вы, наконец? Почему молчите – не отвечаете?

Гидролог Чембарцев сидел на зимовке Соленая Губа у приемника. Веки у него тряслись. На распухших пальцах при свете маленькой тусклой лампочки, и на лице, и на груди тоже, можно было разглядеть темные пятна, которые станут ранами, медленными и болезненными, – мороз, как огонь, ранит больно и надолго. Чембарцев хотел подстроить приемник, чтобы лучше слышать «Фиалку», но пальцы у него не гнулись. Он касался ими круглых, зазубренных для удобства ручек и кривился.

– Говорит Центральная арктическая метеостанция. Ураган, двигающийся из околополюсных районов, достиг зимовки Дальняя, зимовки Трофимовка, гидропоста Топорково, зимовки Соленая Губа, примите экстренные меры. Поселку Порт передать штормовое предупреждение по радиосети.

– Я – «Кристалл», я – «Кристалл». Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, наконец, благополучно сел на расчищенную нами полосу. Грузим оборудование. Льдину заливает водой. Связь прекращаю. Дальнейшая связь с самолетом. Все…

Во дворе возились наевшиеся собаки, некоторые скулили во сне. Что им снилось? Может быть, синее летнее море, в котором белыми окаменевшими облаками качаются ЛЬДЫ? Обтекает их сверкающая влага, радужатся они на солнце. Может быть, снилась собакам свежая летняя пища, которую не нужно варить? Может быть, чайки и кулики, за которыми весело бегать и которых невозможно поймать? Кто их знает, собак. Известно только одно: собаки сны видят, и, наверно, хорошие.

Со двора с паяльной потушенной лампой в руке вошел Степан Васильевич.

– Ты чего с печки слез? – сказал он. – Давай обратно на печку.

Чембарцев на его слова внимания не обратил. Спросил безучастно:

– Слесарничаешь?

– Радиатор на твоем вездеходе паял. Патрубок заменил. Говорю – лезь обратно.

– «Снег», «Снег», я – «Фиалка», – сказал приемник Раиным голосом, в котором уже закипели слезы. – Если вы не отзоветесь, мы будем вынуждены послать поисковый отряд. А вашего сына Колю отослать в Одессу.

– Хорошенькое дело, – пробормотал Чембарцев. – Они, видите ли, вынуждены. А я, видите ли, ни при чем. – Он вдруг вскочил со стоном, так как болезнь ударила его по всему телу.

– Не беги… Не беги… – Степан Васильевич мягко толкнул его обратно на табурет. – Ишь ты, разгорячился. Как же они отошлют твоего Колю, если пурга? Самолетам летать запрещается?

– «Снег», «Снег»… – снова сказал приемник.

– Давно меня ищет?

– С полдня… Все кличет и кличет. – Степан Васильевич помог Чембарцеву надеть свитер, пимы. – Поешь вот, если жевать можешь.

– Где тетя Муся? – спросил Чембарцев. – Она меня чаем поила… Мне что, пригрезилось?

– Поила, конечно… В поселок она побежала на лыжах… У нее свои хлопоты.

– Ты что? – Чембарцев снова поднялся. – Пурга идет.

– Кабы я видел. Я, понимаешь, заснул на минутку – неделю в тундре работал.

– Догони на собаках.

– Лежат собаки… Я ж говорю – неделю их из упряжки не выпускал. – Степан Васильевич ударил кулаком по столу. – Не маленькая. Пургу услышит, где-нибудь схоронится… – Успокоившись, он подвинул Чембарцеву селедочницу. – Заправься. Селедка мягкая, небось давно такой не едал.

Чембарцев селедочницу отодвинул.

– У меня на гидропосту бочка.

– Едал я твою – соль голая… Как же ты не встретил его. Кольку-то?

– Всем самолетам, вылетающим в северном и северо-восточном направлениях, – сказал командирский голос далекого диспетчера, – Порты Диксон, Тикси закрыты на неопределенное время из-за условий погоды.