– Я – борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть… – четко сказало радио.
И Рая, и Клава, и капитан затаили дыхание.
– Я – борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Сел на брюхо. Есть раненые. Пришлите вездеходы.
– Слава богу, – облегченно вздохнул капитан. Вытер платком седые виски и затылок вытер. – Позвоню на гидробазу, распоряжусь насчет вездеходов. Уточните их местоположение.
– Я – «Фиалка», я – «Фиалка»! – закричала Рая в микрофон, прижавшись к нему губами. – Уточните ваше местоположение. Я – «Фиалка». Володя, слышишь меня?
Капитан подошел к столику с телефоном. Не успел он снять трубку, как телефон зазвонил.
– Капитан слушает… – Лицо его сначала выразило досаду, потом недоумение, потом некое беспомощное раздражение, какое бывает у занятых людей, когда их отвлекают нелепостями и ерундой. – Что?.. Какие ребята? Через пролив? Какой пролив?.. Что вы городите?
Рая и Клава, смутно догадываясь, о чем речь, встали из-за стола.
Вдруг капитан все мгновенно понял.
– Через пролив?! – закричал он. – Да как!.. – Но тут же взял себя в руки. Осевшим тяжелым голосом сказал: – Вас понял. Принимаю срочные меры.
– Я – борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, – сквозь хрипы и свисты прорвался голос. – Точно местоположение дать не можем. Мы приблизительно в пятнадцати – двадцати километрах от устья залива. Будем давать вездеходам радиопеленг. При подходе включим огни.
Капитан подошел к микрофону.
– Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, тяжелораненые есть?
– Кажется, нет… В машине лютый холод. Обшивку распороло на застругах.
– Говорит капитан порта. Продержитесь часа три? У нас пропали дети. Ушли в пургу. Вездеходы придется отправить на поиск ребят.
Радио помолчало и ответило как бы со вздохом:
– Что поделаешь, капитан. Постараемся.
Капитан сказал Клаве:
– Включите радиосеть. – Он взял микрофон в руки. По всему поселку, по всем службам и жилым домам разнесся его командирский голос: – Говорит капитан порта! Тревога! Трое ребят из интерната пошли через пролив на остров. Судя по времени, пурга накрыла их в середине пролива. Всем жителям, способным идти в пургу, собраться в клубе порта. Из домов выходить группами, в связке. Морякам с зимующих кораблей, портовым рабочим, работникам аэродрома снарядить спасательные отряды. Повторяю…
– Петр Савельевич, пустите! – Сережка Коновалов, одетый по-штормовому, стоял перед директором в директорском кабинете. Вид у Сережки был решительный и отважный. Не напрасно собирался Сережка Коновалов в военное училище.
Директор сидел за столом, уперев голову в скрещенные ладони. В дверях толпились десятиклассники, как и Сережка Коновалов, одетые по-штормовому.
– Петр Савельевич, мы уже не дети! Директор переместил ладони к ушам.
– Петр Савельевич, мы уже почти солдаты. А вы…
– Выйди вон, Коновалов.
– Петр Савельевич, меня нужно обязательно пустить… Петр Савельевич, это я виноват. Я пацанов в кладовую запихал.
– Слышите, Коновалов, вам говорит старый, больной человек… – Директор действительно казался очень старым и очень больным. Думал директор о том, что пора ему на пенсию, что уже не может он воспитывать детей, как нужно.
– Петр Савельевич…
– Сережка, я тебе сказал – выйди вон! – Директор поднял голову. – В школе, Сережа, все дети, кроме учителей и обслуживающего персонала.
Десятиклассники в дверях, в том числе здоровенный штангист, который смог бы, не напрягаясь, посадить старого директора на шкаф, опустили головы.
– Петр Савельевич! – в последний раз с безнадежным отчаянием выкрикнул Сережка Коновалов.
На радиостанции капитан порта, уже одетый, чтобы идти в пургу, говорил в микрофон:
– Спасательный отряд с кораблей, пойдете по центру пролива. Спасательный отряд с острова, вы пойдете вдоль вашего берега. Растягивайтесь в цепь, чтобы сомкнуться с моряками. Я поведу отряд порта и добровольцев. Поддерживайте связь со мной и с «Фиалкой». Мои позывные «Парус». Вездеходы и собачьи упряжки зверпромхоза пойдут вперед. Всё! Выходите на лед.
Говорят, сны нужны человеку, как некий громоотвод. Если человек не видит снов, его мозг быстро устанет, а то и вовсе сгорит.
Наташа видела сны с танцами, с цветами и шумными аплодисментами и любила их пересказывать. На что Ленька неизменно ей говорил:
– Завела канитель. Ничего ты не видела – одно твое бахвальство.
Сам Ленька смотрел сны уютно, как смотрят кино. Себя во снах он воспринимал как бы со стороны.
В этот раз видел Ленька летнюю тундру, всю в разноцветных травах, синее море и толстых чаек, важно расхаживающих у самой воды. Как будто он, Ленька, сидит на железной бочке из-под бензина, которую отец насадил на врытый в землю столб, приладил ручки крестом и при помощи этом конструкции, накручивая на нее трос, вытаскивает из воды то тяжелую моторную лодку, то брюхастых белух, у которых спина отливает синим, как вороненая сталь.
Сидит Ленька на бочке и ничего не делает. Отец с матерью ушли на моторке селедку ловить – Леньку с собой не взяли.
Ленька подумал: «Что я – Наташка, чтобы меня не брать? Я побыстрее мамы могу управляться с сетью».