Осенние перелеты (сборник)

Повариха Татьяна Гавриловна сидела в кухне возле стола, вытирала глаза и нос платком. Жалела Леньку и Наташку, и новенького мальчишку жалела. И всех ребят, что на свете живут, жалела повариха Татьяна Гавриловна. Любила Татьяна Гавриловна детские кинофильмы смотреть в школе вместе с ребятами. И всегда радовалась – до чего у нас ребята сознательные. И всегда огорчалась – до чего у нас взрослые такие нечуткие. Ясно всем: Нитка Стекольникова в Сережку влюблена, в Коновалова. Ну и пусть. Без любви человеку холодно, особенно молодому. Ну и нечего ее попрекать. И не в чем. А есть такие нечуткие…

В вылезшее из кастрюли тесто, которое уже месить пора было и раскатывать для сладких пирожков ребятам к завтраку, упала шашка. За ней другая. Повариха Татьяна Гавриловна подняла глаза к потолку. Закричала:

– Ленька, ужо я тебе задам!.. – И осеклась. Смотрит в потолок странным взглядом.

* * *

Коля Чембарцев снов не видел. Исходя из данных науки, он их, конечно, видел, но враз забывал, и когда просыпался, то вылезал в жизнь, как вылезают из окопов засыпанные взрывом солдаты. Сны оставались в нем лишь чувствительными воспоминаниями, как память о вырванном зубе или горячем приморском песке.

Коля спал, и казалось ему, что он в темноте идет. Нету полярной ночи, сквозь которую огоньки видны, и звезды, и северное сияние. Темень вокруг густая и жаркая. Но от этой густой жары холодно. Наталкивается Коля на людей в темноте и просит: «Пожалуйста, включите северное сияние… Пожалуйста…» Но все от него отворачиваются. И никто не включает. «Пожалуйста… – просит Коля. – Будьте добры…»

* * *

– Я – «Парус». Я – «Парус», «Фиалка», мы подошли к устью пролива. Все заструги, все торосы обшарили… Собачьи упряжки рядом со мной. Вездеходы поворачивай назад. Прочешем пролив еще раз. Теперь против ветра идти… Люди, Раиса, устали…

– «Парус», «Парус», вас поняла. ВСД-шестьдесят семь, ВСД-шестьдесят девять, ВСД-сорок, ВСД-пятьдесят два. Я – «Фиалка». Поворачивайте обратно. Приказ капитана. Прочесывайте пролив в обратном направлении. Будьте внимательны, впереди вас люди. – И тут Рая добавила от себя: – Когда поравняетесь с ними, особо уставших и обмороженных возьмите на борт.

Идут люди согнувшись, некоторые касаются руками льда, чтобы пурга, бьющая в грудь, не могла опрокинуть их. Некоторые падают. Тогда останавливается вся цепь и ближние помогают упавшему подняться. Собаки впереди людей ползут. Собаки легкие и лохматые. Ветер отрывает их ото льда, как комья ваты. Хорошо, что собаки упряжкой связаны. Иногда ветер катит всю упряжку. Вместе с нартами.

– Я – гидропост Топорково, – сказало радио, всхлипнув. – Раиса, извини меня, я на тебя накричала. Измучилась я…

– Ничего, тетя Муся.

– «Фиалка». Я – борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть.

Рая молчит, словно оглохла – перестала воспринимать голоса и вопросы. Смотрит она на бегонию королевскую и не видит.

– «Фиалка», «Фиалка»… Сестренка, ты что?

– Ничего, – сказала Рая, очнувшись. – Володя! Слышишь, Володя? Как у тебя?

– Порядок, сестренка. О нас не заботься. Ищите ребят спокойно.

– Что случилось, Володя? Объясни толком.

– Сестренка, порядок. Штурмана моего вывезли и других раненых тоже.

– Кто вывез? Поблизости ни одного вездехода.

– Гидролог Чембарцев и Степан Васильевич с Соленой Губы вывезли… Гидролог тоже плох – вместо него за руль второй пилот сел. Мы, сестренка, ликуем. Теперь нам тепло. У нас тут тети Мусины одеяла, и шкуры, и спирт. Гуляем…

* * *

Директор школы стоял к комнате номер пятнадцать, смотрел на омара, которого Коля привез из Одессы. Сушеный омар парил над игрушечным мором.

Радио говорило московским бодрым голосом: «Нынешняя весна в Сочи на редкость ранняя. На бульварах и в парках зацветают нарциссы. Скоро распустятся тюльпаны – подарок голландских цветоводов…»

В комнату медленно и растерянно вошла повариха Татьяна Гавриловна. Протянула директору раскрытую ладонь – на ладони шашки. На недоумевающий, досадливый директорский взгляд повариха Татьяна Гавриловна показала пальцем – сверху вниз.

– Падают прямо в тесто… Тут дырка есть… Директор быстро шагнул к кровати. Валенок торчит. Директор шевельнул его ногой. Потом наклонился и вытащил из-под кровати Наташку. Вместе с поварихой Татьяной Гавриловной вытащил из-под другой Леньку и Колю.

– Что, уже завтра? – спросила Наташка, мигая.

* * *

Ребята еще протирали глаза, когда в комнату ворвался с красными пятнами на пушистых щеках Сережка Коновалов.

– Ты зачем в малице ходишь по школе? – строго спросила у него Наташка. – Знаешь, не разрешается.

– Я из вас душу вытрясу! – Сережка принялся хватать, тискать их, словно хотел убедиться, что это они в самом деле, а не плод усталого воображения. – Я из вас бифштексов наделаю! – кричал он. – Весь поселок ушел в пургу вас искать. Все в проливе. И собаки. И вездеходы. Даже я просился, дурак… Вы что?.. Надаю сейчас по ушам!