– Я-то сказал, – Паша вдруг вытянул шею, рассматривая что-то за ветровым стеклом машины. – Ага! А вот и она. Торопится куда-то. С сумками. Ну что, Мария, наш выход?
Они дождались, когда любовница отца Маши скроется за углом, выбрались из машины и почти бегом бросились к подъезду.
Ваня Рыба не пошел в квартиру. Открыв все три замка, он ждал их на лестничной клетке, внимательно рассматривая аккуратно выкрашенные стены.
– Все нормально? – спросил его Окунев. – Не входил?
– Нет. Зачем. Там нет никого.
– Как это нет?! – Маша растерянно заморгала. – А папа?
– Ты же сказал, что не входил?
– Не входил. А мне и не надо. – Ваня притворно зевнул. Со скучающим видом пнул какой-то крохотный камешек. – Я и так понимаю, когда в доме кто есть, когда нет.
– И вы решили, что папы там нет? – Маша взялась за дверную ручку. – Не входя в квартиру?
– Так точно, барышня. – Рыба улыбнулся ей щербатым ртом. – Там никого. Так что, Пал Иваныч, я пошел?
– А закрывать потом кто будет? – возмутился Окунев.
– Замки так захлопываются. Я не нужен.
И, махнув на прощание рукой, Ваня Рыба пошел вниз по лестнице.
Маша вошла в квартиру отца.
– Тихо, – шепнула она Окуневу, наступающему ей на пятки. – Может, и правда папы нет? Тогда где он?
– Машенька, давайте мы все же все осмотрим для начала, – предложил ей адвокат по уголовным делам.
Осмотр квартиры ничего не дал. Отца не было. И телефона его тоже.
– Вещи? Вещи все на месте? – с надеждой глянул на нее Окунев.
– Да откуда же я знаю, какие у него теперь вещи? Мы виделись не часто. Тапочек… Тапочек домашних нет. Всегда возле двери стояли. Хорошие такие, добротные. Светка ему их из Турции привозила в подарок. Тапочек нет.
Они снова лазили по шкафам, осматривали каждый угол. Никаких следов.
– Никаких следов насильственных действий, Машенька. Никаких затертых пятен крови на коврах. А их вон у него сколько. Разбитых зеркал.
– А это тут при чем? – она повернула к нему побелевшее намертво лицо. – Намекаете, что его могли… Могли убить?!
– Если с ним что-то и сделали, то не здесь, – не стал он сглаживать острых углов. – В квартире чисто. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы не знаете, где он хранил документы на квартиру? На дачу?
– Нет.
Она растерянно осмотрелась в огромной гостиной, заставленной дедовой мебелью. Старинной, массивной, раритетной.
– Может, в бюро?
И пошла к резному бюро с множеством выдвижных ящичков. Один из них оказался запертым.
– Эх, рано вы своего подзащитного отпустили, – покусала Маша губы. – Ключа нет.
– Погодите. Замочек простой. Может, и у меня получиться.
Окунев не стал ей рассказывать, что ради спора с Ваней Рыбой не раз пробовал открывать нехитрые запоры. Иногда выходило, иногда нет. Но кое-чему бывший подзащитный его все же научил. И замок в выдвижном ящике старинного бюро поддался с третьей попытки.
– Документы! – ахнула Маша, выхватывая папку из ящика.
Она листала недолго. Бумаг было немного.
– Странно… – произнесла она через десять минут. – Все в порядке.
– Что именно?
– Документы на квартиру, дачу, машину. Все здесь. Завещание в нашу со Светкой пользу. Что тогда он делал у нотариуса?
– Мог составить еще одно завещание. Это от какой даты? – Окунев осторожно вытянул из ее руки завещание. Прочел. – Два года ему уже. Мог еще одно составить, и это автоматом перестает быть действительным.
– Тогда где оно?
– На руках у того, кому завещано. – Окунев почесал макушку. – Как-то… не нравится мне это.
– Что именно?
– Не похоже на квартирных аферистов. И женщина эта утром выглядела расстроенной какой-то. Может, мы чего-то не знаем? Или понимаем не так?
Голос от порога гостиной заставил их застыть на месте.
– Что вы делаете?!
У порога стояла Александра – та самая девка, как называла ее Светка. Ее глаза были широко открыты, пальцы тискали ручку дамской сумочки, которую она держала у груди.
– Вы воры?!
– Нет, мы не воры. Я – дочь Закатова Ивана Степановича. Младшая дочь Маша.
Она тяжело дышала, так ей показалось стыдно быть застигнутой за нехорошими делами.
– Маша… – эхом отозвалась женщина, роняя сумку на пол. – А что вы здесь делаете, Маша? У вас есть ключи?
– Есть, – соврала она. И, разозлившись вопросу, спросила с вызовом: – И разве мне запрещено бывать в квартире отца? Если запрещено, то кем? Вами?
– Нет, конечно. Упаси Бог.
Женщина криво усмехнулась. Прошла, не разуваясь, по светлому ковру к столу, села на стул. Тяжело села, словно обессилела.
– Воронье налетело, – обронила она едва слышно. – Не рановато ли? А это кто? Ваш муж или адвокат?
– Это неважно. Где отец? О каком воронье речь?
Машу почти мутило от ситуации, которую ей навязала Светка и слилась в последний момент, сказавшись занятой.
– Воронье? А, неважно, – она махнула рукой. – А отец ваш в больнице.
– Что с ним? Инсульт?! Инфаркт?! – закричала Маша, подскакивая к ней. – Вы! Вы виноваты! С ним все было хорошо! Он был здоров! Пока вы… Где он?!
– В больнице по соседству. Я только что от него. Кушать носила. Только у меня ничего не взяли. Тяжелый он. Очень тяжелый, – ее лицо вдруг сморщилось. И она заплакала. – Если бы я знала, ни за что не отпустила бы его. Ни за что!