Осенний Лис

Пещера была невелика. Кровать у одной стены, грубо сколоченный стол и табурет у другой, и выложенный камнем круг костра посередине – вот всё, что смогло здесь поместиться. На столе были книги и чернильница с пером. Вдоль стен на тонкой бечёвке рядком примостились пучки трав и кореньев. Белела матовой гирляндой длинная и толстая увязка чеснока. Над очагом булькал закопчённый котелок. Дым поднимался вверх и терялся под сводами пещеры: видно, там была отдушина, проточенная ветром и водой, а может, и руками человека. Возле дальней стены, где плоские камни отгораживали маленький загончик, сидел на корточках человек и доил козу. Странник вошёл неслышно, но холодный воздух тронул пламя в очаге, дохнул над полом сквозняком, и обитатель пещеры обернулся. Некоторое время они молча рассматривали друг друга, затем странник прислонил к стене свой посох и стянул с головы шапку.

– Добрая ночь, – сказал он.

Отшельник улыбнулся, вставая.

– Утро, друг мой. Доброе утро. – Он вытер руки, подхватил горшок и шагнул к огню. – Хочешь молока?

Он был невысокого роста, одет в долгополую грубую рясу и явно разменивал пятый десяток. Копна волос, почти таких же густых и спутанных, как у странника, только тёмных с проседью, спадала на плечи. Борода же, напротив, расти, как видно, не хотела – реденькие заросли на подбородке и щеках, и только. Руки, жилистые, в мозолях, крепко держали глиняную чашку. Серые, слегка навыкате, глаза смотрели прямо и внимательно из-под густых бровей.

– Спасибо. – Травник принял чашу и вернул её пустой. Утёрся рукавом. – По правде говоря, я ничего не ел весь прошлый день и эту ночь, – сказал он и покосился на котёл. – Не найдётся ли у вас для меня горбушки хлеба?

– Ну, ночью, право слово, есть не принято. – Улыбка, словно тень от облака, скользнула по лицу отшельника. – Но по счастью, уже утро. Если хочешь, раздели со мной трапезу, правда, стол мой скуден – репа да капуста.

– Буду рад и этому, – кивнул странник и поднял взгляд. – Как мне вас называть?

– Зови меня брат Леонард, – ответил тот и в свою очередь спросил: – Могу я узнать твоё имя?

Травник помедлил. Посмотрел на отшельника. Этот человек принял его с порога, не сказав ни слова против, без страха предложил разделить свой хлеб. Можно ли обидеть его молчанием? В голове вереницей пронеслись имена и события – всё не то и все не те.

Странник поднял голову.

– Однажды приятель назвал меня «Лис», – поколебавшись, сказал он.

– Прозвание не хуже многих, – кивнул отшельник. Поставил на стол две глиняные миски и снял с огня котелок. – Присаживайся.

Травник кивнул и вдруг задумался. Улыбнулся грустно.

– Как странно, – произнёс он.

– Что? – повернулся тот.

– У меня никогда не было братьев.

– Все мы братья во Христе. – Отшельник коснулся креста на груди. – Я монах, друг мой.

– Монах? – переспросил странник.

– Монах из братства святого Франциска, – кивнул тот.

Он прочёл молитву, перекрестился и принялся за еду. Хлеб, творог, капуста без сала и соли, печёная репа и сколько угодно тёплого парного молока – страннику показалось, что он в жизни не ел ничего вкуснее. Брат Леонард завтракал молча и на гостя не глядел, лишь покосился на его руки и отвёл взгляд.

– Ты шёл всю ночь? – спросил он, когда миски опустели.

– Всю ночь, – кивнул травник, – а может, и дольше. – Он задумался на миг. – Да, дольше.

Усталость накатывала мягкими волнами. Веки смыкались сами собой.

– Я вижу, на тебе кафтан, из тех, что носят слуги графа Цепеша, – помедлив, произнёс отшельник. – А руки со следами от цепей. Не упомню я, чтобы граф отпускал своих пленников, одарив их напоследок… Или если ты графский охотник, то в чём провинился?

Странник помолчал, прежде чем ответить. Лгать монаху не было ни сил, ни желания. К тому же в самом облике отшельника, в его серых глазах и спокойном голосе было нечто, вызывающее доверие.

– Кафтан не мой, – сказал он хмуро. – Ещё вчера я был в плену у графа Цепеша.

– И он отпустил тебя?

Травник покачал головой и усмехнулся. Поднял взгляд.

– Я убежал.

* * *

Назвавшийся Лисом проснулся в конце дня и долго лежал, размышляя. Накатило странное чувство, будто всё это уже с ним происходило или виделось во сне. Казалось, после всех этих событий он должен был места себе не находить, однако на душе у него было спокойно, как никогда. Он помнил трапезу и брата Леонарда, помнил, как монах великодушно уступил ему своё ложе. Травник уснул мгновенно, будто провалился в мутный омут тревожных, но забытых сновидений.

Он сел и огляделся.

Костёр почти погас, лишь тлели угольки в седой золе. Коза с двумя козлятами спала в загончике, на соломе. Край занавеси у входа был приподнят, и в пещеру лился свет и свежий воздух. Было холодно. Странник поёжился, сел, нашарил у кровати сапоги и обулся.

Снаружи захрустели шаги, и в пещеру, отряхивая снег с башмаков, вошёл брат Леонард. В руках его была вязанка хвороста.

– День добрый. – Он кивнул, завидев странника.

– И тебе того же.

Монах развёл огонь, натаял снега в котелке.