Осенний поход лягушек

Вот открылась дверь проходной. На минуту показался молоденький охранник с автоматом и с овчаркой на поводке, постоял на крыльце и скрылся; огромный темнокирпичный замок за высокой стеной с откровенно колючей проволокой, не слишком ли много за одну поездку на работу в городском троллейбусе. Паренек с собачкой заразил своей невинностью: он-то чем виноват, такая служба, он открывает дверь, выскакивает на крыльцо, снова скрывается. Мы все понимаем, мы сочувствуем, ты не виноват, твой монолог с крыльца увезен всем троллейбусом, да здравствуют все исповеди злодеев; пока ты слушаешь, яд капает в уши, как подогретое камфорное масло. Это потом можно, чтобы избавиться от неприятного ощущения в голове, прыгать то на одной, то на другой ноге, распаляться в гневе и омерзении, чтобы отрава поскорее отторглась, но скверна от заразного человека уже перешла к тебе, потому что ты как ни в чем не бывало стоял рядом, а не убежал, заткнувши нос.

— Кто сейчас не... — да-да, это так, вот ты и кивнул, вот ты и соучастник.

Итак, не успел оглянуться, а ты уже впрыгнул в чужую шкуру, уже оттуда киваешь, поддакиваешь, выпутываясь из душной шубы. Уф! Лучше слушать птичек, да и то смотря каких.

Мы снова и снова готовы слушать, как голодный наелся, странник нашел приют, замерзающий отогрелся, одинокий нашел опору, бедный разбогател, как стало прибавляться припасов на полках, поэтому ничего нет интереснее истории о том, как в бедное хозяйство пришел новый руководитель и начал отогреваться пропащий колхозишко, натянулся трос, дрогнул и стронулся увязший тракторишко.

Снова мы смотрим кино «Председатель», читаем Овечкина, все так, ничего не устарело.

Зимовье на Студеной: «Музгарушко, где ты, слышишь ли меня?» Снег заносит старика и собаку.

Рассказывают, что в Прудах однажды утром встали, а волки бродят по пашне. Бригадир кричит: кто это овец не загнал, чего они в ночь оставши! Это произошло перед знаменитым годом засухи и лесных пожаров. Недаром считается, что волки под деревней — к недороду.

Рассказывают и про медведей. Только теперь с медведями встречается исключительно начальство. Стоит руководителю покинуть персональный «газик», как тут же происходит встреча на высшем уровне, хозяин колхозный и хозяин боровой.

Раньше истории были совершенно другие. То расскажут, как медведь проучил одного котлованского охотника, как будто бы даже ружье отнял и согнул в дугу, будто бы давал охотник объяснение на административной комиссии по поводу утраты ружья, а никто ему в свидетели идти не соглашался, хотя присутствовали на этой лесной гражданской казни очевидцы, и хотя они свои ружья уберегли, но с тех пор потерялась в них кучность боя и былая прикладистость.

То расскажут обыкновенную историю, как одна жительница деревни Дор столкнулась в малине с медведем. Медведь на дубышки встал и лапы перед ней держит.

— Жаланный ты мой, не тронь ты меня! Ах, не трогай!

Кому как не охотникам да ягодницам иметь дело с медведями, в новейших же историях хозяин боровой, перестал показываться простым полесовикам, теперь он выходит навстречу только представителям администрации, а однажды куцехвостый даже прикинулся подгулявшим мужичком, и одна молодая руководительница совхоза чуть было не лишила его тринадцатой получки.

А дело было так. Села она за руль «уазика» и повезла в поле еду для трактористов — белый хлеб и маргарин. Ехала, ехала да и встала. Дальше не проехать. Прихватила продовольствие и пошла пешком.

Был вечер, в старом лесу становилось все темнее.

Вдруг видит, впереди по дороге бредет какой-то завалящий мужичонка, не то переваливается, не то шатается. Кто такой, почему срывает уборочную! Прибавила шагу и в два счета догнала толстопятого.

Как прошла высокая встреча, никто не знает. Известно только, что высокие стороны признали право каждого на свои владения и мирно разошлись.

В другой раз решительная красавица с тяжелой рукой, бесстрашный директор совхоза, подставив обнаженную спину солнцу, верхом на смирной лошадке направлялась в одну из дальних бригад, лошадка вдруг рванула в сторону и помчалась не разбирая дороги. Волки!

— Вот когда я испугалась, — признавалась она потом.

— Еще бы. Того и гляди, вывалит серый требуху из твоей лошадки.

— Нет. О волках я не думала.

А она, взбесившаяся лошадка, уже вылетела из леса и несется не разбирая дороги по пашням, сенокосам и пастбищам, закамененным, закустаренным и облесенным, по залежам и перелогам, по закочкаренным луговинам и моховым очесам.

— В седле-то я держалась, но кофту потеряла!

Отомстила запущенная зарастающая земелька, исхлестала по спине и плечам. Вышедшая из повиновения лошадка теперь выносила свою не совсем одетую хозяйку прямо к трактористам, к мужикам, на вечный позор и насмешки, прощай, авторитет, — и оглянуться не успеешь, как потеряешь вместе с летней кофтенкой.

— Лучше снова к волкам, чем к нашим зубоскалам.

Как говорится, от волка ушел, да на медведя напал.