Осенний поход лягушек

А откуда я должна знать Даурию? Я там не была. Где она? Вот в Нерчинск мне предстоит ехать, а в Даурию мне не надо!

— И кино «Даурия» вы не видели?

— Нет!

— Как же вы не видели, когда его каждый день по телевидению показывали!

Они мрачно допили из графинчиков, подобрали свои сигареты — отдохнули, называется! Вот так и проваливаются матерые резиденты. Не посмотрел сериал и пропал.

Я думаю, что эти ребятишки все же поднимались над сопредельной территорией, а может, и спецрейсы туда вглубь совершали. Иначе бы они так не всполошились. А было это начало семидесятых годов. Как раз тогда происходили набеги на пограничные гарнизоны с китайской стороны.

Чтобы покончить с границами, скажу только, что нам с бабой Нюшей не пришлось подниматься ни на какую гору, чтобы увидеть сопредельные земли.

По тропинке мы подошли к речке, скорее даже ручью, и остановились перед ветхим мостиком, на котором разлеглась змея. Гаденыш не то сиганул с моста в воду, не то перебрался под бревна, путь был открыт. Мы перешли мостик и ступили на новгородскую землю.

За болотом виднелись крыши деревни. Все там казалось каким-то другим. Мы постояли, постояли и пошли обратно.

Как-то, перебирая на подоконнике пачку районных газет, я обнаружила какого-то странного полуживого жука, позвала посмотреть тетю Нину.

— Жук на газеты! Ой, меня так и перетряхивает! Жуки черные со светлыми бороздами! На картошку напали. По триста — четыреста штук я обирала с ботвы.

Когда стала тина сохнуть, эти черные мужики проявились. Я набирала их в корзину. Не я одна, все.

Это к чему-нибудь худому. Не иначе как к революции.

Я иной раз не сплю, считаю, сколько народу померло по деревне. Человек сто насчитаю.

У другого окна сидела кукла с пустыми чашечками глазниц, с личиком, безжалостно истыканным цветным карандашом, неповрежденными остались только роскошные льняные локоны.

До чего обходительный участковый в Котловане! Если ему случится ехать в район, он, благосклонно озирая из окна автобуса знаменитые окрестности, не преминет заметить, если, конечно, рядом сидит привлекательная попутчица:

— Посмотрите, какой пейзаж, колорит! Золотая осень!

Вот он в правлении куда-то названивает:

— Нарисуйте мне характеристику! Как не знаете? Так и пишите, что пенсионер, постоянный житель.

Закончив разговор и снова пытаясь куда-то дозвониться, он повернулся к конторским:

— Дед наварил бражку — согрейся, сынок.

— Отстали бы от деда. На что он вам дался! — это сказала девушка-счетовод.

— А тут на него акт составлен!

— А кто ж такой сынок, что согрелся, а потом отблагодарил?

— А председатель тут один. Теперь ничего не сделаешь, надо передавать прокурору.

— За бражку то же, что за самогон, градусы не в счет?

— Одинаково. — Оторвался от телефона, отходит от стола, но битком набитая контора еще ждет от него продолжения — кто, да чей дед, да что ему теперь будет, да кто это грелся, но участковый подходит к другому столу и воздевает глаза вверх: «Это что у вас, Маркс?» Он подходит еще ближе: «Извиняюсь, Энгельс».

Тут и я решила задать вопрос, который меня давно интересовал. Вот сейчас я узнаю из первых, как говорится, рук: «А правда, что за Пашневым будет лагерь? И когда?»

— Да, — говорит, — будут выращивать табак, но сорт потерялся, семян махорки не достали.

— А народ откуда взять? — спросила я.

Он повеселел.

— Народ? — Он обвел взглядом комнату, и портрет Энгельса, и списки передовиков, и карту полей и урочищ. — А народ только бы огородить, — он многозначительно кашлянул в кулак, — быстро соберем! найдется! — Он повел рукой, и широк был его жест, и обвел он четыре стороны света, и вся многолюдная контора проследила за направлением его руки, и все увидали тот круг, который он плавно очертил, был он безграничен, уходил за речку, и за Котлован, в Новгородчину, и за Удомлю, за Бологое вплоть до Москвы.

Итак, народ есть, семян нет. Не зацвела еще та махорка, и не дошли ее семена до областных огородов и тверских козлов, но зреет уже где-то крутая махра на крутой кирзе.

Вдохновители новых плантаций простерли глаз в медвежий угол:

— Махра!

Подсобное хозяйство: не то выращивать собственные пайки, не то пересыпать суконные мундиры от молей, нафталин, говорят, снимают с производства, а о сбережении начальственного сукна не думали — еще не время, товарищ!

Сон о льне тети Нины.

— Какой сон мне сегодня приснился. Пришла будто бы ко мне почтальонша. Стучится в окно:

— Слезавай с печки. Смотри, что я тебе принесла! — и вынимает из сумки комочек, завернутый в газетку, и подает мне.

Я думала, телеграмма или письмо, да это лен!

— Я тебе опытку принесла — она разворачивает сверток, подает мне прядочку, а костигу растрохнула в окно.

— Нюра, лен улежавши, хороший, прямо лентом. Подымать надо! Красивая прядка, шелковая, как твоя кофта!

Каждую весну необъятные поля невытеребленного, или разостланного, или уже поставленного в конуса льна — сжигались, ходила бабка со спичками, и начисляли ей согласно гектарам или сгоревшим снопам.

Вот тогда-то я и познакомилась с упрямым мучеником одной идеи. Мы как раз проезжали мимо поля, утыканного кривобокими конусами.