Осенний разговор

Изогнуло, как подкову, горизонт,

спавший город зазвенел, как тетива,

и вошел в его артерии озон,

и вздохнули облегченно дерева,

разгулялись по щетинам помазки,

человечьи затрезвонили рои,

на Плющихе, на Полянке, на Ямских

стариковские гоняются чаи,

а на рынках спозаранок толчея,

там лоточников поболе, чем лотков,

но, житье отшелушив от бытия,

вдруг расходятся все сорок сороков,

раскаляется чугунное литье,

и как будто с раскаленной высоты

низвергается сейчас не воронье —

с колоколен низвергаются кресты,

сыпанул из электричек, как горох,

раскатился во все стороны народ,

и куражится распевный говорок,

колобродит и городит огород.

Ох чадит великий город, ох чудит,

все чудит от полнокровья своего,

город дышит, и шаманит, и шумит, —

только города уж нету самого:

нет бульваров, и слободок, и застав,

нет толкучек, электричек и церквей,

нету больше ледохода – ледостав,

нету дождика грибного – суховей,

чай в стакане испарился, и рука,

и рука, что ухватилась за стакан,

ни помазанника нет, ни помазка,

только черный расползается туман,

все черно на белом свете, все темно,

тишина на этом свете, тишина,

то ли тот он, то ли этот – все одно,

между ними уничтожена стена.

Сколько дней же этой муке, сколько лет?

Ты оставь меня, оставь меня, оставь.

«Это сон, – вскричал Создатель, – это бред!»

Ангел смерти улыбнулся: «Это явь».

Из цикла «ЖЗЦЛ» [2]

Сонет № 1

Н аталья… Дело было к январю,

а крыши, как в июне, протекали,

ф рамуги дребезжали по ночам,

и сердце не отыскивалось там,

г де все его наперебой искали.

А в русской церкви, что на рю Дарю,

к олокола звонили, и едва ли

о тец Варлам, томясь по снегирям,

з нать мог, что в это время в Зазеркалье

е ще мерзей, чем здесь, и снегирю

б ог посылает многая печали.

А знал бы – попенял большевикам:

« Я чай, на хлеб вы зиму променяли!»

Н у как сонет? Его тебе дарю.

Сонет № 3

Оставь меня! Вот только плащ накинь.

Другая нынче верховодит – Осень.

А душу, словно кожу шелуша,

отбросим – вот и новая душа,

даст бог, ее так скоро не износим.

И пусть земля, куда свой взор ни кинь,

нага и вроде стариковских десен

обуглена, – смотри, как хороша

чернь этих веток, меж которых просинь

едва сквозит и желтая полынь.

Сиротства флаг да будет трехполосен!

Туман ползет, рекой в лицо дыша.

Во имя утра, и дождя, и сосен

уйди, моя любимая. Аминь!

Сонет № 7